Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Всё началось с того чудного яркого сна, где мир сперва казался Колояру ровно тем же, что и въяве: родной дом, деревня, скотный двор, лес, поляны, где колосились рожь и зрел овёс, даже репа и капуста в огороде сидели хорошо знакомыми рядами. Стояла глубокая ночь, однако, несмотря на темноту, каждая ветка и камень были видны так же ясно, как и при свете дня.
Выйдя за околицу, Колояр двинулся к реке, и почти сразу наткнулся на небольшие, изящной формы, следы, явно оставленные девицей. Шла она босиком к речному разливу и, казалось, едва касалась земли, ибо трава была почти не примята, но при этом словно бы осыпана золотой пылью.
Едва Колояр миновал луг и вышел к воде, как пыль из следов вдруг поднялась в воздух и единым искрящимся вихрем, полетела к краю мостков, где собралась в нечто маленькое, но плотное и блестящее. Это оказалась подвеска в виде рыбки — лежала на досках, блестя гладким и чистым золотом.
Чародейный оберег?
Колояр поднял рыбку — она висела на тончайшем, но очень прочном и твёрдом золотом волоске, о который юноша случайно порезался, обагрив подвеску кровью, от чего крохотный глазок рыбки ярко полыхнул рубиновым светом, а сама она вдруг озарилась разноцветным сиянием.
Завороженный красотой радужных переливов юноша расправил волосок и надел подвеску на шею. Едва рыбка коснулась груди, как тут же снова сделалась золотой, а внутри у Колояра будто горячая волна от пяток до маковки пробежала. А потом он услышал тихий плеск и поднял голову: прямо на воде стояла дева и с лёгкой улыбкой смотрела прямо на него — длинные волосы струились золотым водопадом, а глаза лучились чистым изумрудным светом. Длинная шея, безукоризненной формы плечи и ключицы девы были обнажены, а ниже её тело охватывала тончайшая золотая ткань, так плотно облегавшая высокую грудь и бёдра, что у юноши закружилась голова, а плоть под штанами мгновенно затвердела, грозя разорвать холстину.
Все мысли вымело из головы, пока он, поражённый неземной красотой, неотрывно смотрел, как дева, ступая по тёмно-зелёному ковру кувшинок — те едва прогибались под точёными стопами, озарявшими листья золотыми искрами, — взошла на мостки. В огромных зелёных очах застыло отражение Колояра: торчит на месте, будто примороженный, рот открыт, глаза распахнуты, на груди — золотая рыбка.
— Вижу, ты принял мой дар, — скорее пропела, чем сказала она, дотронувшись до подвески. — А дар принял тебя.
