Бригада, собранная Тайгой, рубила себе избенку и, не пропуская ни одного дня, и в жару, и в стужу, и в дождь, и в снег, по колено в ледяной воде, ворочала землю. Было трудно. Сашка не давал отдыха, не терпел долгих перекуров, выгонял из бригады без жалости проявивших леность или нечестность, но никогда не ошибался в выборе фартовых мест. Зная его характер, к нему шел далеко не каждый, но тот, кто приходил, неизменно намывал достаточно металла быстрее многих соседей.
Когда в кожаном мешочке Тайги оказывалось ровно столько металла, чтобы обеспечить приличную одежду и средней пышности выезд в Иркутск, он созывал соратников.
— Вот вам золото, — говорил он, отсыпая точно равную долю себе. — Вот вам фартовая ямка. Как работать, вы теперь научились. Старайтесь. А я пошел в жилуху.
И Тайга шел к Бодайбинскому порту. Через несколько дней он возникал у окошечка золотоприемщика и менял часть золота на боны. Немного позже чисто вымытый, выбритый, благоухающий дорогим одеколоном, в костюме последней моды Тайга степенно поднимался к двери ресторана «Рекорд».
Меньше чем через неделю с опухшей физиономией в рваных штанах и немыслимо грязной рубахе с чужого плеча Сашка-Тайга, провожаемый благодарными собутыльниками, возвращался искать россыпи в Среднюю Тайгу.
«Рекорд» был непреодолимым барьером на пути Коновалова в жилуху. Так он и не преодолел этот барьер за все свои шестьдесят лет…
Разные люди, разные судьбы, очень разные наклонности и обостренные тайгой страсти. Конечно, очень нелегко и даже небезопасно управлять таким коллективом. Но люди заразились жаждой открытия. Ими овладел и неукротимый интерес, есть или нет тут золото, и смутные надежды на фарт. Все их страсти гасились работой.
А тут еще Колобаев! За пятнадцать лет таежных топографических съемок при сравнительно небольшой зарплате он превратился в нервного, мелочного человека, воспламеняющегося по каждому самому, казалось бы, незначительному поводу. Он ни с того ни с сего начинал кричать на своих рабочих или на кого угодно, кто попадался под руку. Его рабочие совершенно не были приспособлены к таежным работам. Разнузданные, ленивые, они даже не утруждали себя ежедневным утренним умыванием, особенно во время заморозков. Искатели легкой жизни вроде современных тунеядцев, они жестоко ошиблись, попав в тайгу. Ни легких заработков, ни тем более легкой жизни они тут не обрели. Особняком из этой группы стоял Бутаков. Он не любил распространяться о своей судьбе и прошлой жизни. На его широком лице зло посвечивали маленькие бесцветные глазки-щелочки. К топографу он попал, как говорится, из рук в руки от ворот лагерей, где он провел последние три года. Внешне Бутаков души не чаял в Колобаеве. Он прямо извивался, стремясь вылезти из кожи для удовлетворения интересов и малейших желаний своего непосредственного начальника. Подать, подвинуть, поддакнуть, вступить в разговор с поддержкой мнения топографа, казалось, было главным в его жизни. Когда тот раздражался и начинал кричать, Бутаков тоже начинал кричать на виновного, усиливая бессмысленный шум и взвинчивая нервозность.
