Но какие страсти и голодные смерти, разврат и обогащение, жульничество и убийства бушевали там до революции? Каких людей погубил, каких обогатил коварный металл, сейчас уже не восстановить полностью в памяти людей. Шишковская «Угрюм-река» это лишь пол странички бурной истории Витима, Бодайбо и прииска Апрельского. Но Угрюм-рекой можно назвать не только Витим, а любую реку Патомского нагорья…
В этом рассказе повествуется предпоследняя строчка истории Хомолхо — прабабушки золотой Лены.
Наша Жуинская экспедиция треста «Золоторазведка» получила задание с помощью новых достижений геоморфологической науки найти золото там, где оно не найдено с помощью интуиции старателей-практиков, дореволюционных горных инженеров и концессионеров «Ленаголдфилдз», и возродить покинутую Дальнюю Тайгу.
Итак, где найти людей на нелегкие горные работы по разведке россыпи, погребенной в мерзлой земле и замаскированной заболоченной наклонной равниной «увала»?
К моему удивлению долго искать не пришлось. Золото, как болтливая женщина, не в состоянии сохранить тайну своего месторождения, если оно открылось хоть одному. У нас не было ни радиостанций, ни телефонов, и все же весть о перспективной террасе разлетелась со скоростью света и привлекла к нам бывалых, опытных и даже чересчур предприимчивых рабочих. Не скажу, чтобы сложившийся коллектив очень радовал меня. Но что делать — других людей не было, а задание выполнять нужно.
Первым пришел Алешка Соловьев. Он немногим старше меня, но в жизненном опыте имел несомненное преимущество. От локтя до мизинца его левой руки тянулся шрам.
На мой вопрос, как он получил такую отметину, последовал скромный, вполне самокритичный, без тени бахвальства ответ:
— За нетерпеливость. Посадили на всю пятилетку, а я и половины не вытерпел — бежал.
— Как попал в лагерь?
— На домушничестве застукали. Начал-то шарашить с карманов в голодные годы под Москвой. Надо было как-то кормиться. Потом постепенно до Ростова дошел. Там уже высший класс превзошел. Оттуда аж до Сибири довезли. А у меня мама под Москвой. Сколько лет не видел — скучаю. Теперь намертво завязал — вот домой бы вернуться!
Мне импонировала такая откровенность. Соловьев стал заведовать всем нашим имуществом и продовольствием, одновременно выполняя обязанности поискового рабочего. Он оказался удивительно компанейским, веселым и абсолютно честным человеком. Соловьев стал моей правой рукой. Как бы мы ни уставали, какие бы беды нас не преследовали он никогда не терял веселого вида. С шутками и песнями он варил обед, ставил палатку под проливным дождем, вьючил лошадей, чинил сапоги, ездил за продуктами на прииск Кропоткинский, где неизменно добивался всех необходимых и, как правило, дефицитных предметов.
