Марк поднялся из-за стола и нервно зашагал по комнате.
– Сегодня… сегодня… – несколько раз повторил он. – Сегодня я его навещу. Сегодня…
***
Старик обитал в одиноко стоявшем на окраине города частном доме, куда не ходил транспорт. Существовал он там в гордом вечном одиночестве, ведь в тех краях даже бродячих собак не водилось. Птицы и те никогда не залетали в тот район, словно в его границах свирепствовала сама чума. Все дни Старика походили друг на друга, как братья-близнецы. Ранее утро начиналось с того, что он, седой, морщинистый, однорукий, выходил на улицу в своей потрепанной временем шинели и шел туда, где были люди. Холодный порывистый ветер нещадно трепал его седые волосы, а он все шел, не поднимая головы, и о чем-то глубоко размышлял. Он проходил не один километр, прежде чем на его пути появлялось первое живое существо: бездомная кошка или собака. Он улыбался нежданной встрече, но животное, завидев чужака, тотчас бросалось наутек. Тогда Старик вновь опускал взор и шагал дальше, изнемогая от тоски. Позади него оставались лужи, вода в которых была черной и холодной, да тонкие хилые деревья, на ветвях которых трепетали одинокие желтые листки. Постепенно дорога становилась шире; грязи и мусора становилось больше; воздух становился тяжелее – Старик приближался к цели.
Наконец он вступал во владения смрадного вонючего города. Во владения серых домов, грохочущих трамваев и самолетов, пролетающих над головой. Старик брел мимо прилавков магазинов… мимо аптек… мимо банков и прочих кредитных учреждений… мимо людей… мимо глухих и слепых стариков… мимо старух с бесчисленными морщинами на страшных лицах. И как так получилось, что некогда красивые молодые девушки превратились в это? В конце концов, Старик добирался до почты, куда являлся каждый божий день в течение последних десяти лет. Там старого клиента уже хорошо знали и, только завидев его на пороге, сразу сообщали, что письма для него нет. Он, давно привыкший к этому, самую малость хмурился, поправлял шинель и возвращался обратно на улицу. Не смея больше терпеть свое жалкое одиночество, он спешил к толпе, кишевшей разными людьми. В разных одеждах, с разными прическами, с разными лицами. Они задевали его портфелями, сумками, иногда толкали, потому что он шел слишком медленно, но подобное поведение его ничуть не оскорбляло. Напротив, в такие моменты внутри него как будто бы что-то оживало… он чувствовал себя живым… он ощущал себя маленькой живой частичкой большого организма, пускай даже тот изрыгал дым, плохие слова и по сути своей был совершенно бездушен. Зато создавалась хотя бы иллюзия человеческого тепла. В толпе Старик гулял часами напролет, заражая всех вокруг своим одиночеством, пока не начинало смеркаться. Тогда он отправлялся домой. Мимо прилавков магазинов… мимо аптек… мимо банков и прочих кредитных учреждений… мимо женщин, мужчин, глухих стариков и морщинистых старух… дорога постепенно сужалась, а воздух становился чище и легче… Старик покидал город. Домой он возвращался, когда на улице было уже совсем темно. Он проходил в кухню, зажигал свет, заваривал чай и располагался у окна, где сидел до поздней ночи, поглядывая на крыльцо.
