Заметка эта, как нетрудно видеть, не только вышла из его кабинета, но и была составлена с присущим ему мастерством. Она являла собой смесь прозорливости и ненависти. Спешно готовя реабилитацию Кадудаля, первый консул в своей прозорливости заранее приписывал ему желание служить правительству, а в своей ненависти заставлял его обличать 93-й год.
Выехав в назначенный день, Кадудаль 16 февраля прибыл в Париж, 17-го прочитал «Вестник» и заметку, где речь шла о нем. Оскорбленный формой этой заметки, он какое-то время намеревался тут же уехать, не повидавшись с Бонапартом, однако затем решил, что лучше будет согласиться на предложенную аудиенцию, лично изложить первому консулу свои убеждения и отправиться в Тюильри как на дуэль в сопровождении двух секундантов, в роли которых выступали его офицеры Соль де Гризоль и Пьер Гиймо.
Так что при посредстве военного министерства он уведомил Тюильри о своем приезде и, подав соответствующее прошение, незамедлительно получил приглашение на аудиенцию, назначенную на девять часов утра следующего дня, 19 февраля.
Именно на эту встречу с таким нетерпением и любопытством отправился первый консул Бонапарт.
Трое роялистов ожидали в большом салоне, который официально продолжал называться салоном Людовика XIV, но в обыденной речи его именовали салоном Кокарды.
Все трое были в форменном платье роялистских командиров, поскольку Кадудаль заранее поставил такое условие.
Это форменное платье состояло из мягкой фетровой шляпы с белой кокардой и серого сюртука с зеленым воротом, обшитым золотым галуном у Кадудаля и серебряным — у нижестоящих офицеров. При всем том на них были широкие бретонские штаны в сборку, высокие серые гетры и белые пикейные жилеты.
У каждого из офицеров на боку была сабля.
При виде их Дюрок положил руку на плечо Бонапарту, который остановился и вопросительно взглянул на своего адъютанта.
— В чем дело? — спросил Бонапарт.
— У них сабли, — ответил Дюрок.
— Ну и что? — произнес Бонапарт. — Они ведь не пленники. Это все?..
— Не имеет значения, — сказал Дюрок, — я оставлю дверь открытой.
— О нет, ни в коем случае! Это враги, но враги честные. Разве вы не помните, что нам говорил о них наш несчастный товарищ Ролан?
С этими словами он не колеблясь, быстрым шагом вошел в салон, где ждали шуаны, и сделал знак Раппу и двум другим офицерам, которые находились там, несомненно, по особому распоряжению, оставаться за дверью.
— А, вот и вы наконец! — сказал Бонапарт, по описанию распознав Кадудаля среди его соратников. — Один наш общий друг, которого мы имели несчастье потерять в битве при Маренго, полковник Ролан де Монтревель, говорил мне о вас с большой похвалой.
