— Пусть войдет! — с живостью произнес Петр III. Молодого человека ввели.
— О нет, императрица не потерялась, — сказал он весело, полагая, что сообщает приятную новость, — она в Санкт-Петербурге, и день святого Петра будет там великолепно отпразднован.
— Как это? — спросил император.
— Да ведь ее величество заставила всех солдат взять в руки оружие.
Новость была ужасна, и она усилила всеобщую растерянность.
Тем временем, без конца крестясь и низко кланяясь, вошел какой-то крестьянин.
— Подойди, подойди, — крикнул ему император, — и скажи, что тебя привело!
Крестьянин повиновался; не говоря ни слова, он вытащил из-за пазухи записку и подал ее императору.
Этот крестьянин был переодетый лакей, который, как мы знаем, выехал из Санкт-Петербурга, имея приказ отдать записку только в собственные руки государя.
В записке содержались следующие слова:
"Гвардейские полки восстали; во главе их стоит императрица. Сейчас бьет девять часов, и она входит в Казанскую церковь; по-видимому, весь народ следует за ней, а вот верные подданные Вашего Величества не показываются".
— Что ж, господа, — вскричал император, — теперь вы видите, был ли я прав!
Канцлер Воронцов, дядя фаворитки и княгини Дашковой, имевший по племяннице в каждом из двух лагерей, вызвался отправиться в качестве посредника в Санкт- Петербург.
Его предложение было принято; он тотчас уехал, но, как нам уже известно, в итоге присягнул императрице.
Однако великий канцлер поставил условием своей клятвы, что он не последует за императрицей в военный поход, а напротив, будет подвергнут домашнему аресту под охраной офицера, который должен находиться при нем неотлучно.
Таким образом великий канцлер, будучи человеком осторожным, с обеих сторон обеспечивал себе безопасность, чем бы все ни закончилось.
Со стороны Екатерины: присягнул ей — стало быть, был ее другом.
Со стороны Петра III: находился под арестом — стало быть, не был его врагом.
Когда великий канцлер уехал в Петербург, Петр III стал размышлять о том, какими средствами противостоять грозящей опасности.
В Ораниенбауме у него было три тысячи голыитейн-ских солдат, на которых он мог положиться.
Перед глазами у него, на расстоянии пяти или шести верст, был Кронштадт, эта неприступная крепость.
Император начал с того, что послал своим гольштейн-ским войскам приказ в спешном порядке явиться вместе с пушками.
На все дороги, ведущие из Санкт-Петербурга, были посланы на разведку гусары; во все деревни были направлены курьеры, чтобы собрать крестьян, а во все полки, находившиеся на марше в окрестностях, — нарочных с приказом ускоренно двигаться к Ораниенбауму.
