Чуть свет было замечено исчезновение императрицы.
Ее тщетно искали повсюду, пока один часовой не сообщил, что в четыре часа утра он видел, как из парка вышли две дамы.
Впрочем, те, кто прибыл из Санкт-Петербурга, — а выехали они все из города до приезда туда Екатерины и до мятежа войск, — уверяли, что там все совершенно спокойно.
Тем не менее известие о бегстве императрицы сочли достаточно важным, чтобы сообщить его Петру III.
Один из камергеров отправился в Ораниенбаум,
В двух или трех верстах от дворца он встретился с адъютантом Петра III, Гудовичем, который в качестве курьера ехал впереди императора.
Камергер, решив, что будет лучше, если император услышит новость от кого-то другого, а не от него, передал ее Гудовичу.
Адъютант повернул лошадь и помчался во весь опор.
Поравнявшись с каретой императора, он чуть ли не силой остановил ее.
А поскольку император приказал кучерам ехать дальше, адъютант наклонился к его уху и тихо сказал:
— Государь, сегодня ночью императрица убежала из Петергофа, и полагают, что она теперь в Санкт-Петербурге.
— Что за глупость! — воскликнул император.
Но адъютант добавил несколько слов еще тише, так что их никто не расслышал.
Император побледнел.
— Дайте мне выйти, — сказал он.
Ему открыли дверцу, и он вышел.
Было заметно, что его колени дрожат.
Он оперся на руку адъютанта и с величайшей горячностью стал расспрашивать его.
Затем, поскольку они находились у открытых ворот парка, он сказал:
— Спускайтесь, сударыни, и идите прямо во дворец, там я присоединюсь к вам, а вернее, буду там раньше вас.
Дамы, совершенно озадаченные, повиновались. Они слышали только несколько несвязных слов и терялись в предположениях.
Император сел в опустевшую карету, приказав Гудовичу скакать рядом, а кучеру — во весь опор мчаться во дворец.
Прибыв туда, он бросился прямо в спальню императрицы, как если бы то, что ему сказали, нисколько не убедило его, и принялся искать ее повсюду, заглядывая под кровать, открывая шкафы, проверяя тростью потолок и деревянные панели стен.
В то время как он занимался этим, примчались его любовница и молодые дамы, составлявшие нечто вроде его двора.
— О, я ведь говорил вам, что она способна на все! — вскричал он в запальчивости, к которой примешивался страх.
Все присутствующие хранили глубокое молчание, догадываясь, что положение, еще неясное и непонятное, крайне серьезно.
Всем оставалось лишь с беспокойством смотреть друг на друга, как вдруг Петру III доложили, что молодой лакей-француз, прибывший из Санкт-Петербурга, может сообщить новости об императрице.
