Не был он красавец, но ей было ново
Страстно и свободно льющееся слово,
Смелое, живое… Свергнуть иго страсти Нет и помышленья… да уж нет и власти!
Решено! В Россию тотчас написали;
Немец-управитель без большой печали Продал за бесценок, в силу повеленья,
Английские парки, русские селенья,
Земли, лес и воды, дачу и усадьбу…
Получили деньги — и сыграли свадьбу…
Тут пришла развязка. Круто изменился Доктор-спекулятор: деспотом явился!
Деньги, бриллианты — все пустил в аферы,
А жену тиранил, ревновал без меры,
И когда бедняжка с горя захворала,
Свез ее в больницу… Навещал сначала,
А потом уехал — словно канул в воду!
Скорбная, больная, гасла больше году В нищете княгиня… и тот год тяжелый Был ей долгим годом думы невеселой!
Смерть ее в Париже не была заметна:
Бедно нарядили, схоронили бедно…
А в отчизне дальной словно были рады:
Целый год судили — резко, без пощады,
Наконец устали… И одна осталась Память: что с отличным вкусом одевалась!
Да еще остался дом с ее гербами,
Доверху набитый бедными жильцами,
Да в строфах небрежных русского поэта Вдохновенных ею чудных два куплета,
Да голяк-потомок отрасли старинной,
Светом позабытый — и ни в чем невинный.
Вот что написал великий поэт, впавший вместе со всеми в заблуждение. А ведь поэт, который творит на века, высекает свои стихи на бронзе. Восстановим же факты во всей их точности, а лучше сказать, во всей их достоверности.
Госпожа Воронцова-Дашкова вышла во Франции замуж за дворянина, который занимает в обществе по меньшей мере такое же положение, какое занимала она, и обладает состоянием, превышающим то, каким обладала она.
В Париже он пользовался среди самых блестящих молодых людей такой же известностью, какой г-жа Воронцова-Дашкова пользовалась среди самых блестящих светских дам в Санкт-Петербурге.
На протяжении всей их совместной жизни эта очаровательная и умная женщина, с которой я имел честь быть знакомым, была кумиром своего мужа. Пораженная долгой, мучительной, смертельной болезнью, она умирала среди роскоши, в одной из лучших квартир Парижа, во втором этаже дома на площади Мадлен, расположенного напротив бульвара. Она умирала, окруженная неусыпной заботой мужа, который в течение трех месяцев ее болезни не выходил из дома и которого сменяли поочередно герцогиня Фиц-Джеймс, графиня Фиц-Джеймс, г-жа Гран-мезон, мадемуазель Жарри, старая дева, и две сестры милосердия.
Однако это еще не все, раз мы желаем войти в малейшие подробности: в брачном контракте значилось, что в случае смерти мужа состояние барона де П***, составляющее восемьдесят тысяч ливров годового дохода, который приносит ему поместье Фолембре, перейдет в пожизненную ренту графине Дашковой, тогда как, если, напротив, графиня умрет первой, барон получит пожизненную ренту в шестьдесят тысяч франков и все ее фамильные бриллианты.
