— Я следую этому совету, — закончил свой рассказ Дандре, — и, когда со мной такое происходит, слежу, чтобы даже собак рядом не было.
По мере того как мы углублялись в просторы озера, наш взгляд охватывал все большее водное пространство и все более протяженную береговую линию, причем не только перед нами, но и позади нас.
Берег по правую руку от нас принадлежал Олонецкой губернии, а по левую — Финляндии.
С обеих сторон тянулись обширные леса.
В двух-трех местах среди этих лесов и на том, и на другом берегу поднимались клубы дыма.
Причиной тому были самопроизвольно возникающие пожары, о которых я уже говорил.
Я попытался выведать какие-нибудь сведения об этом явлении, расспросив капитана парохода, но сразу же стало ясно, что ничего добиться от него мне не удастся.
Худой, высокий и желтолицый, он напоминал длинное удилище, втиснутое, словно в чехол зонта, в доходивший ему до пят черный редингот. Голову его украшала широкополая шляпа, тулья которой расширялась кверху настолько, что окружность ее дна равнялось окружности полей. Между этой шляпой и воротником редингота острым углом торчал длинный нос: ничего больше на его лице видно не было.
Капитан ответил мне, что причиной пожаров является огонь.
Это утверждение показалось мне настолько бесспорной истиной, что, по моему мнению, ответить на него было совершенно нечего.
Около десяти часов вечера на борту началась какая-то суета, не предвещавшая ничего хорошего. Едва только величественно зашло солнце, как на горизонте начали скапливаться облака и послышались глухие раскаты грома, доносившиеся из их густой и темной гряды, которую огненными трещинами разрывали молнии.
Мы пустились в расспросы. Мало того, что на нас надвигалась гроза — это и так было ясно, — у нас, непонятно почему, вышел из строя компас, и в своем безумии он не отличал севера от юга.
Подумав, что наш капитан более сведущ в бурях, чем в пожарах, я обратился к нему за разъяснениями, но он простодушно признался, что ему совершенно неизвестно, где мы находимся.
Его достоинством была, по крайней мере, искренность.
Заявление капитана меня не слишком испугало. В конечном счете, я не думаю, что Бог такой уж плохой кормчий; возможно, уверенность эта основывается на том, что каждый раз, доверяясь ему, я добираюсь до гавани.
До полуночи мы беседовали, оставаясь на палубе. В полночь мы выпили чаю, чтобы устранить тяжесть в желудке, ощущавшуюся после нашего обеда, и затем улеглись на скамьях: мои товарищи по путешествию завернулись в плащи, а я лег в чем был.
