Наше судно остановилось на час в Шлиссельбурге, и у Муане было время сделать зарисовку вида крепости со стороны суши, то есть с левого берега Невы.
Предупрежденный мною об опасности, которой он себя подвергает, предаваясь этому занятию, Муане, разумеется, сделал это тайно: русская полиция не шутит с художниками, набрасывающими эскизы крепостей.
За преступление подобного рода чуть было не пришлось поплатиться одному молодому французу, который учительствовал в Санкт-Петербурге.
Этот молодой человек был братом моего хорошего друга Ноэля Парфе.
Правда, время тогда было неподходящее — шла Крымская война.
Так вот, пока французские солдаты осаждали Севастополь, наш соотечественник и два его приятеля решили воспользоваться уж не знаю каким праздником, благодаря которому у них образовался недельный отпуск, и произвести разведку Невы вплоть до ее истока, расположенного на западном побережье Ладожского озера.
И без слов ясно, что в начале марта и Ладога, и Нева, и Балтика находятся подо льдом.
Главная цель задуманной прогулки состояла в том, чтобы покататься на коньках. Несчастный Иван — а вернее, память о нем, ибо девятимесячный император давно уже стал просто историческим воспоминанием, — несчастный Иван, повторяю, никоим образом их не интересовал.
Для учителей, которые вырвались на свободу, словно школяры на каникулах, коньки служили средством передвижения, дававшим возможность без труда приблизиться к крепости.
Дело в том, что Шлиссельбургская цитадель, расположенная точно посредине Невы в том месте, где река вытекает из озера, со всех сторон окружена водой.
К большому беспокойству часовых, эти господа порхали вокруг стен старой государственной крепости, касаясь льда своими коньками не больше, чем ласточки касаются воды своими крыльями.
Все это, однако, было бы еще достаточно терпимо, если бы у наших французов — а кто говорит "француз", подразумевает "безумец" — хватило здравого смысла удовольствоваться изящными телодвижениями и элегантной непринужденностью, которую приобретают, катаясь на пруду в Тюильри, но одному из них вздумалось сесть на восемнадцатиградусном морозе на камень, извлечь из кармана альбом и начать зарисовывать цитадель.
Часовые позвали капрала, капрал — сержанта, сержант — офйцера, офицер — восемь солдат, и в тот момент, когда трое наших французов, согревшись у жаркого огня в камине, сидели за обильным столом и, за неимением лучшего, поднимали за процветание Франции бокал с квасом, дверь распахнулась и их уведомили, что они имеют честь быть узниками его величества всероссийского императора.
