Затем, обращаясь к арестанту, он добавил:
— Рассказывай дальше!
— Становой не хотел ничего слушать, — продолжал заключенный, — и схватил меня за шиворот, чтобы отвести в тюрьму.
«Ну уж нет, — сказал я, — по мне так лучше продаться в бурлаки: за меня как-никак рублей пять или шесть дадут. Я отдам вам подать, а остаток будет поделен между барином и моей семьей».
«Даю тебе неделю, чтобы заплатить рубль семьдесят пять копеек, и если через неделю я не получу денег, полагающихся царю, то посажу в тюрьму не тебя, а твою жену и твоих детей».
Мой топор лежал возле печки; я взглянул на него краем глаза: меня охватило страшное желание наброситься на станового и проломить ему голову. Я бы так и сделал… Счастье его, что он ушел. Я обнял жену и детей и, проходя по деревне, препоручал их милосердию соседей, ведь мне нужно было два дня, чтобы добраться до уездного центра и два дня, чтобы вернуться обратно, а за эти четыре дня они могли умереть с голоду. Я объявил, что иду продаваться в бурлаки, и, поскольку было вполне возможно, что мне не позволят вернуться домой, попрощался со всеми своими друзьями. Все оплакивали мою судьбу, все вместе со мной проклинали станового, но никто не предложил мне денег — рубль семьдесят пять копеек, из-за которых я должен был продаться в бурлаки. Горько плача, я отправился в путь. Я шел пешком уже два или три часа, как вдруг мне встретился мужик из нашей деревни, по имени Онисим. Он ехал на телеге. Мы не очень с ним ладили, и я молча прошел мимо него, однако он окликнул меня.
«Куда ты идешь?» — спросил он.
«В уездный центр», — ответил я.
«А что ты собираешься там делать?»
«Хочу продаться в бурлаки».
«А зачем тебе продаваться в бурлаки?»
«Потому что я должен царю рубль семьдесят пять копеек, а у меня их нет».
Мне показалось, что на губах у него промелькнула злобная улыбка, но, может быть, я и заблуждался.
«А я ведь тоже еду в уездный центр».
«А ты зачем?»
«Куплю как раз на рубль семьдесят пять копеек водки — ровно столько вмещается в этот бочонок».
И он показал мне небольшой бочонок, лежавший в телеге. Я вздохнул.
«О чем думаешь?» — спросил он.
«Я думаю, что если бы ты согласился обойтись без водки всего лишь четыре воскресенья и одолжил мне рубль и семьдесят пять копеек, которые у тебя приготовлены на эту покупку, я уплатил бы становому и мне не пришлось бы продаваться в бурлаки, а моя жена и дети были бы спасены».
«Вот еще! А кто поручится, что ты отдашь мне деньги? Ты же нищ, как Иов».
