— Потому что вассалам и рабам следует довольствоваться хижиной.
Вернер тяжело вздохнул и вошел в дом. Он был голоден, хотел пить и рассчитывал, что его ждет приготовленный ужин. Он сел за стол; жена подала ему хлеб, поставила перед ним воду и села рядом.
— Разве больше нет вина в погребе, нет серн в горах, нет рыбы в озере, жена? — спросил Вернер.
— Надо жить соответственно своему положению: хлеб и вода — вот ужин вассалов и рабов.
Вернер, нахмурив брови, съел хлеб и выпил воду.
Наступила ночь, и они легли спать. Перед тем как уснуть, Вернер обнял жену и хотел ее поцеловать, но она оттолкнула его.
— Почему ты отталкиваешь меня, жена? — спросил Вернер.[3]
— Потому что вассалы и рабы не должны мечтать о том, чтобы дать жизнь детям, которые будут вассалами и рабами, как и их отцы.
Вернер вскочил с кровати, молча оделся, снял со стены висевший там длинный меч, забросил его за спину и вышел из дома, не произнеся ни слова.
Мрачный и задумчивый, он направился в Бруннен. Придя туда, он договорился с рыбаками, и они перевезли его через озеро; за два часа до рассвета он был уже в Аттингха-узене и стучал в дверь дома Вальтера Фюрста, своего тестя. Старик сам открыл ему, и, хотя его удивило появление зятя в столь неурочный час, он не стал расспрашивать его о цели визита, а велел слуге подать на стол большой кусок мяса серны и вино.
— Спасибо, отец, — поблагодарил его Вернер, — но я дал обет.
— Какой же?
— Есть только хлеб и пить только воду, пока не наступит долгожданный час, до которого, возможно, еще очень далеко.
— Какой же?
— Тот, когда мы обретем свободу.
Вальтер Фюрст сел напротив Вернера.
— Ты хорошо сказал, но хватит ли у тебя мужества повторить эти слова перед остальными, а не только перед стариком, которого ты называешь своим отцом?
— Я повторю их перед лицом Господа на небесах и перед лицом императора, его наместника на земле.
— Хорошо сказано, сын мой. Давно я жду от тебя подобного визита и похожего ответа, и мне уже стало казаться, что ты никогда не отважишься ни на то, ни на другое.
В эту минуту в дверь снова постучали, и Вальтер Фюрст пошел открывать. На пороге стоял молодой человек, вооруженный палкой, которая напоминала скорее дубину; в лунном свете было видно его бледное взволнованное лицо.
— Мельхталь! — в один голос вскричали Вальтер Фюрст и Штауффахер.
— Что привело тебя сюда и чего ты просишь? — промолвил Вальтер Фюрст, испуганный бледностью молодого человека.
— Убежища и отмщения! — мрачно воскликнул Мельхталь.
