И Мирелли, вместо того чтобы отогнать от себя ужасное видение, пододвинулся к краю постели, словно для того, чтобы лучше расслышать пришедшего. Несколько мгновений он оставался в позе прислушивающегося, потом глубоко вздохнул и рухнул на кровать, пробормотав:
— Монах из Сант'Антимо!
Тогда только вспомнили о происшествии, случившемся в день его появления на свет, то есть двадцать пять лет тому назад. Воспоминание о нем, будучи живо в памяти молодого человека, в момент его горячки облеклось плотью.
На следующий день Мирелли то ли забыл о видении, то ли не захотел вдаваться в подробности, но на все заданные ему вопросы он отвечал, что не понимает, о чем идет речь.
В течение трех месяцев адское наваждение повторялось каждую ночь, за несколько минут сводя на нет все успехи, каких раненый достигал на пути к своему выздоровлению за целый день. Мирелли стал походить на собственный призрак. Наконец, однажды ночью он вдруг с такой настойчивостью попросил, чтобы его оставили одного, что мать и друзья не смогли противиться его воле. В девять часов, когда все вышли из его комнаты, он положил шпагу в изголовье кровати и стал ждать. Без ведома Мирелли один из его друзей спрятался в соседней комнате, отделявшейся стеклянной дверью от раненого, и был готов в любую минуту прийти ему на помощь. В десять часов Мирелли, как обычно, заснул, но, едва пробило полночь, открыл глаза. Приподнявшись на кровати, он устремил горящий взор на дверь, отер струившийся по лицу пот; волосы у него на голове встали дыбом; на губах его промелькнула улыбка. Затем, схватив шпагу, он вытащил ее из ножен, соскочил с кровати, дважды сделал выпады, словно хотел пронзить кого-то острием своего клинка, и, испустив крик, без сознания рухнул на пол.
Сидевший в засаде друг прибежал и перенес Мирелли на кровать; больной с такой силой сжимал эфес шпаги, что ее не смогли вырвать у него из рук.
На следующий день Мирелли вызвал к себе настоятеля из Сант'Антимо и попросил, чтобы его, если он умрет от ран, похоронили в ограде монастыря, а если он выживет на этот раз, чтобы милость эта была ему дарована, когда бы ни настигла его смерть и в каком бы она ни случилась месте. Затем он рассказал друзьям, что накануне решил избавиться от привидения, сойдясь с ним в рукопашной, но, будучи побежден, пообещал призраку, что велит захоронить себя в его монастыре. Прежде он не хотел давать монаху такого обещания, настолько ему претила мысль о том, что он может испытать страх, пусть и перед потусторонним и сверхъестественным.
