Но если сама по себе улица Кьяйя не столь уж любопытна и интересна, то ведет она к некоторым достопримечательностям Неаполя: к гробнице Вергилия, Собачьему гроту, озеру Аньяно, к Поццуоли, к Байям, к озеру Аверно и к Элизиуму.
Но самое главное, что это улица, где каждый день, в три часа пополудни зимой и в пять часов пополудни летом неаполитанские аристократы разъезжают в украшенных цветами экипажах.
Поэтому мы оставим описание дворцов Кьяйи какому-нибудь почтенному архитектору, который докажет нам, что строительное искусство со времен Микеланджело до наших дней совершило огромные успехи в своем развитии, и скажем несколько слов о неаполитанской аристократии.
Дворяне в Неаполе, так же как в Венеции, никогда не указывают, к какому времени восходит их род. Возможно, когда-нибудь им придет конец, но начала у них точно нет. Если им верить, процветание их фамилий приходится на эпоху правления римских императоров; среди своих предков они спокойно называют Фабиев, Марцеллов, Сципионов. Те, чья генеалогия доподлинно восходит всего лишь к двенадцатому веку, считаются мелким дворянством, мелюзгой среди аристократов.
Как и прочая европейская аристократия, неаполитанская, за редким исключением, разорена. Когда я говорю «разорена», понимать это, разумеется, надо относительно: самые богатые бедны по сравнению со своими предками.
Впрочем, в Неаполе не найдется и четырех состояний, приносящих пятисот тысяч ливров ренты, двадцати — превосходящих двести тысяч и пятидесяти — колеблющихся между ста и ста пятьюдесятью тысячами. Обычный доход составляет от пяти до десяти тысяч дукатов. Большинство страдальцев имеют тысячу экю ренты, порою меньше. О долгах говорить не будем.
Но вот что любопытно: чтобы заметить эту разницу, о ней надо быть предупрежденным. На вид состояние у всех одинаковое.
Это объясняется тем, что обычно все они проводят жизнь в своих колясках и ложах. А поскольку, за исключением экипажей герцога ди Эболи, князя ди Сант’Антимо или герцога ди Сан Теодоро, отличающихся от других, у каждого есть более или менее новая коляска, пара более или менее старых лошадей и более или менее выцветшие ливреи, то часто на первый взгляд кажется, что разница между двумя состояниями невелика, тогда как между ними целая пропасть.
Дома же почти всегда наглухо закрыты для посторонних. Четыре-пять княжеских дворцов горделиво открывают днем свои галереи, а вечером — свои роскошные гостиные; но на прочих надо поставить крест. Прошли те времена, когда, подобно Фердинандо Орсини, герцогу ди Гравина, над дверью писали: «Sibi, suisque et amicis omnibus» — «Для себя, своих близких и всех друзей».
