Вот почему уже в день нашего прибытия в Неаполь мы с Жаденом помчались в порт, чтобы разыскать там пароход либо парусник, который мог бы доставить нас на Сицилию.
Во всех странах мира прибытие и отбытие пароходов происходят по расписанию: известно, в какой день они уходят и в какой день приходят. В Неаполе все не так. Один лишь капитан вправе судить здесь о своевременности своего плавания. Если положенное количество пассажиров набралось, он зажигает топку и приказывает звонить в колокол. Вплоть до этой минуты и капитан, и его судно отдыхают.
К несчастью, дело происходило 22 августа, и, поскольку никому не хотелось ехать жариться на Сицилию в тридцатиградусную жару, пассажиры не появлялись. Помощник капитана, случайно оказавшийся на борту, сказал нам, что, по всей вероятности, судно отправится в плавание не раньше чем через неделю, но добавил, что он не может ручаться за наш отъезд даже к этому сроку.
Мы стояли на Молу, досадуя на эту задержку, в то время как Милорд рыскал повсюду в поисках какой-нибудь кошки, которую можно было бы съесть, как вдруг подошел какой-то матрос с шапкой в руке и обратился к нам на сицилийском наречии. Сколь бы мало мы ни были знакомы с этим говором, он не настолько сильно отличался от итальянского языка, чтобы я не смог понять, что незнакомец предлагает доставить нас туда, куда мы пожелаем. Мы спросили у него, на чем он собирается нас везти, готовые отправиться в путь на чем угодно. Этот человек тут же повел нас за собой и, остановившись возле маяка, указал на неподвижно стоявшее на якоре шагах в пятидесяти от берега прелестное маленькое судно из разряда рыбачьих трехмачтовых баркасов, но столь мило окрашенное в зеленый и красный цвета, что мы сразу же прониклись к нему симпатией, которая явно отразилась на наших лицах, ибо матрос, не дожидаясь ответа, подал знак какой-то лодке приблизиться к нам, прыгнул в нее и протянул руку, чтобы помочь нам туда спуститься.
Наша сперонара, как называют подобный тип судов, отнюдь не проигрывала при ее рассмотрении, и, чем ближе подплывала наша лодка к судну, тем отчетливее видели мы его изящные формы и бросавшуюся в глаза яркость красок. Вследствие этого, еще не успев ступить на борт, мы уже почти приняли решение.
Там мы обнаружили капитана. Это был красивый молодой человек двадцати восьми—тридцати лет, с открытым и уверенным лицом. Он говорил по-итальянски немного лучше своего матроса. Так что нам удалось кое-как понять друг друга. Четверть часа спустя мы сторговались с ним за восемь дукатов в день. За восемь дукатов в день судно и его команда принадлежали нам душой и телом, сходнями и парусами. Мы могли держать его при себе сколько нам заблагорассудится, вести его туда, куда нам заблагорассудится, и расстаться с ним там, где нам заблагорассудится: мы были вольны в своих действиях, однако сперонара была нашей до тех пор, пока мы платили. И это было совершенно справедливо.
