Вскоре мы увидели, как в пространстве между нами и надвигающейся грозой возникает какая-то темная громада, скрывающая ту часть неба, где собиралась гроза. По мере того как мы продвигались вперед, эта громада, позади которой время от времени словно вспыхивало яркое пламя, принимала очертания церкви, а затем погружалась во мрак, едва только электрическая вспышка гасла. Вскоре мы приблизились к ней настолько, что каждый раз, когда небо позади нее озарялось молнией, мы могли разглядеть ее черный силуэт. Вся ее крыша ощетинилась колоколенками, и среди них выделялась одна, самая удлиненная, самая стройная, самая ажурная, поскольку сквозь ее кружева виделся свет; Ашиль обратил на нее мое внимание, так как у этой колокольни была своя история.
Монастырский храм Сен-Мену, возле которого мы находились, был романской церковью десятого века, начавшей обращаться в руины к концу пятнадцатого века. И хотя святого, которому она была посвящена, чрезвычайно почитали во всей округе, особенно потому, что ему приписывали случаи исцеления от бешенства, и хотя церковь была третьей дочерью аббатства Клюни, она была так бедна, что ее настоятель дон Шоле не знал, как справиться с починкой, необходимой при такой ее обветшалости. Его это очень смущало, как вдруг на него неожиданно нашло озарение: он понял, что надо испросить у Святого отца, все еще пребывавшего в Авиньоне, несколько полных индульгенций. Он легко добился такой милости, так как для этого ничего, кроме подписи папы, не требовалось. Четыре экземпляра индульгенций, скрепленных папской печатью и святым именем великого понтифика, были выданы четырем самым выносливым монахам общины. В один и тот же день и час, из одного и того же места они вышли и разбрелись по Франции в четыре страны света. Ровно через год, день в день, час в час, они вернулись туда, откуда уезжали и привезли индульгенции, стершиеся от прикладывания губ верующих, а также четыреста тысяч экю в качестве доказательства искренности этих поцелуев.
И тогда добрые монахи занялись перестройкой церкви: подобно черенку, привитому к дереву, готическая церковь разрослась над романской, и вскоре старое здание покрылось каменными украшениями. Как это было принято в ту эпоху, когда царило интуитивное, идущее от сердца христианское искусство, каждый скульптор брал на себя труд создать нишу, опору, часовню; и молодой зодчий Диер, единственный, чье имя сохранилось для потомства, взялся за создание колокольни: она должна была выситься среди десяти других колоколенок, которым, в соответствии с общим замыслом, предстояло украсить крышу церкви.
