— С чем ты явился? — строго спросило лицо.
Холодный приём вылечил от раздвоения личности.
— Ты нужна Грише, как средство передвижения. Где твоя проницательность? Он хочет через охранника завязать контакты с его американской роднёй. В Америке он тебя кинет, без тебя займётся поисками казны. Неужели ты ещё не раскусила его? Пока не поздно, одумайся!
— Если это было бы так, он бы не поделился со мной, — возразила Софья.
— Тебе он сказал одно, мне — другое. Лукавит Гриша, виляет хвостом. Зря ты ему доверилась.
Софья усмехнулась и язвительно спросила:
— Это ты говоришь мне? Ты в здравом уме? Ты ж ему сам доверился, — пристыдила она и в ответ услышала гробовое молчание.
В бесполезном споре последнее слово принадлежит женщине.
Коли пани б'ються — у холопів чуби тріщать
Прошло три дня. Желания видеться с Софьей не было. Дома я появлялся часам к шести, хотя мог бы приходить пораньше, — производство дышало на ладан, и работа Вычислительного центра сводилась к обслуживанию бухгалтерии. Всё шло к тому, что некогда преуспевающая фирма скоро протянет ноги и пополнит список предприятий, чьё оборудование изрезали на металлолом. Несмотря на массовые сокращения, программисты оставались неприкасаемыми. Ряды привилегированного сообщества редели естественным образом за счёт коллег уехавших или собирающихся уехать в дальнее зарубежье. После обеда немногочисленные кодировщики за неимением работы играли в преферанс, и проигрыш оплачивали домашним виноградным вином. Ах, Одесса! Дивный город ста языков и ста народов! Зачем в поисках счастья уезжать в дальние дали, где нет жареных бычков, молодого вина, женщин с колдовскими глазами и моря, которое пахнет йодом?
Софья к моему приходу успевала прийти с работы и приготовить обед. Она вернулась в детсад, в котором полжизни проработала музыкальным работником, но в отличие от воспитательниц, вынужденных по очереди задерживаться до семи вечера, дожидаясь, пока беспечные родители разберут детей, трудовой день заканчивала к четырём. Для женщины — работа прекрасная. Тихая, необременительная, ответственности никакой. С сентября готовит детей к новогоднему утреннику, после Нового года — репетирует выпускной бал. Нежданно-негаданно в вечернюю жизнь Софьи вошёл телевизор. Она пристрастилась к нескончаемому мексиканскому телесериалу с латиноамериканскими страстями и чувственными героями, включилась с семьдесят второй серии, и как наркоман, пристрастилась к пагубному влечению. Приторный голос диктора, озвучивающего фальшивые страсти, звучал спокойно и холодно. Едва начиналась очередная серия, забыв обо всём, она прилипала к экрану. Мыльная опера выгоняла меня на кухню. Там уже поджидал Гриша. О новом знакомом он не рассказывал. Усердно показывая, что он озабочен лечением, Гриша нудил о целительных свойствах лиманской грязи, а, исчерпав тему, бурчал, что российско-чеченская война — внутреннее дело России, его не касающаяся, и ворчал, что не понимает мою близорукость.
