Софья зашла в спальню. Я последовал за ней, сел на кровать и пока она переодевалась, вслух рассуждал, ненавязчиво подталкивая к откровениям.
— Допустим, Гриша рассчитывает, что дедушка охранника, если он ещё жив, поможет ему обнаружить следы Миссурийской Сечи. Дедушка перебрался в Америку в середине двадцатого века. Его легендарному дяде, по всем раскладам в то время было бы, — я запнулся, подсчитывая возраст одного из основателей Миссурийской Сечи, — лет сто пятьдесят. Поскольку, он не библейский долгожитель, то умер значительно раньше. У него остались наследники. Так?
— Наверное. — Софья, занятая своим гардеробом, отвечала скупо, но я неумолимо гнул свою линию и переспросил:
— Что Гриша говорил? Охранник поддерживает контакт с американскими родственниками?
— Спроси, что-нибудь полегче. Я не Мата Хари, чтобы… — Софья запнулась, подыскивая сравнение.
Сердце кольнула догадка: «чуть не проговорилась — чтобы в постели с любовником выведать все его тайны». Хриплым, дрогнувшим от волнения голосом, я выкрикнул:
— Чтобы что?!
Софья удивлённо глянула на меня и, не колеблясь, вонзила в сердце кинжал:
— Чтобы через постель выведать все его тайны.
«Угадал! — резкая мысль больно ударила в голову. — Вот сука!» — Я выскочил в ванную, открыл кран с холодной водой, и несколько минут простоял возле умывальника, охлаждая лицо, и утешая себя уговорами: «Потерпи месяц-два. Скоро мы от неё избавимся. Ждать осталось недолго».
Коммерческое предложение, полученное через два дня после посещения «Хаджибея», придавало силы. Боясь сгладить, я старался не думать о нём, — авантюрный план пугал и привлекал, — но если всё произойдёт так, как задумано и обещано, то все нынешние проблемы исчезнут. Тю-тю, Софья, Гриша, Стерва Яковлевна, Салман, тю-тю… Большой привет вам из-за бугра. Софью немного жаль. Мифический клад взбудоражил ей голову. Ради его получения, не задумываясь о последствиях, она вцепилась в Гришу и сорвалась с катушек. Но какими бы возвышенными были мотивы гетмана, составившего странное для восемнадцатого века письмо-завещание, к ней завещание не относится; нельзя отказываться от спокойной, устоявшейся семейной жизни и отправляться неведомо куда на рискованный поиск сказочного сокровища.
— Правильно мыслишь, — откуда-то сверху похвалил сиплый голос.
Я поднял голову. В зеркале глядело на меня невесть откуда появившееся улыбающееся лицо Петра Первого. Царь хитро подмигнул. Я крепко зажмурил глаза, и когда раскрыл, увидел в зеркале растерянное лицо Евгения Ривилис. Меня трудно было уже чем-то удивить, и я как должное воспринял бы в своей спальне распустившую волосы вторую жену Петра, его военный трофей и сексуальную рабыню Марту Самуиловну Скавронскую, которая во славу всех сексуальных рабынь стала императрицей, Екатериной Первой. Или Жозефину, первую жену Бонапарта, умевшую делать его счастливым. Ах, сладкие мечты и милые грёзы! О, женщины! Что делаете вы с сыновьями Адама? Мысль о пленительной и щедрой на любовь Жозефине, владевшей секретами покорения мужских сердец, вдохнула новую жизнь в наследника Бонапарта. Раскрылась широко дверь, из санузла вышел импозантный мужчина с профилем Наполеона, но всё же чем-то похожий на Евгения Ривилис. Его пышные усы грозно шевелились. В спальне Бонапарта-Ривилис встретило угрюмое лицо Софьи.
