— Нет! — отрывисто зыкнул глава семьи, выпустив гнев, и сдержанным голосом пояснил:
— Моё решение не подлежит обсуждению.
Неприятный сюрприз не заставил себя долго ждать.
— Я не смогла ему отказать, — мягким оправдывающимся голосом повинилась «сестра милосердия». — Всё равно в Америке нам придётся какое-то время жить под одной крышей.
— Раскомандовалась! — сохраняя остатки гордости, буркнул грозный супруг, с детства усвоивший нехитрое правило, что проигрывать надо с достоинством и сокрушительные поражения, хотя бы словах, превращать в оглушительную победу. — Хер с ним! Пусть лечится, — мужественно проворчал он, оставляя за собой последнее слово и давая понять, что по гуманитарным соображениям, он сжалился над больным и сменил гнев на милость.
Софья, не помню по какому случаю, заявила однажды, что женщине не обязательно вставать на четвереньки, чтобы поставить на колени мужчину. Она удовлетворилась викторией, грациозно развернулась и отправилась в другую комнату праздновать победу. В этот раз без выстрелов шампанского и криков «ура».
* * *
Прошла неделя. Ежедневно ранним утром со слепой верой, что лечебные грязи эффективны для лечения хронических ревматических болей в суставах, Гриша уезжал в санаторий «Куяльник», и на Пантелеймоновскую возвращался под вечер, к шести, а иногда и к семи часам, и ничем не досаждал.
Всю неделю меня раздирали двойственные чувства. Убеждение, что Софья лжёт на каждом шагу, с каждым днём только усиливалось. Если верить байке, что она уехала втихаря, поскольку знала, что я против рискованной поездки на Кавказ, то почему она не оставила объяснительную записку или не дала знать о себе позднее в письме издалека. А чем объяснить поведение тёщи, не пожелавшей рассказать о поездке дочери на лечение, и ляпнувшей, что брак наш распался? Ответ очевиден и лежит на поверхности. Лгунья сговорилась с мамочкой, недолюбливавшей меня с момента, когда я стал потенциальным женихом её дочери. Впрочем, я отвечал ей той же монетой.
Три месяца я не виделся и не разговаривал с тёщей. Это единственный бонус, заработанный на семейном конфликте. В субботу Клара Яковлевна соблаговолила сделать шаг к примирению и пригласила нас на обед. Я не хотел ехать, но Софья уговорила не держать камень за пазухой и простить, как она сказала, старую неразумную женщину. Родителей, как и детей, не выбирают, твердила она, а принимают со всеми их недостатками. С тяжёлым сердцем, я пошёл ей навстречу. Тёща, привыкшая к командирскому и назидательному тону, в этот раз старалась быть учтивой и деликатной, и не затрагивала тем, способных взбудоражить эмоции; даже расщедрилась, что случалось с ней крайне редко, и выставила на стол семейную реликвию, бутылку марочного армянского коньяка десятилетней выдержки, хранящуюся в глубине серванта со времён НЭПа.
