После рассказов Кешки о том, как матроса Налетова приняли в партизаны, ребята не раз собирались сходить в железнодорожные мастерские: а вдруг и им кто-нибудь предложит вступить в отряд.
— А может, и матрос там окажется, — говорил Кешка.
— Ты, Дошлый, уговори матроса, если мы его встретим, чтобы и меня взял, — просил Ворон, надеясь на знакомство Кешки с партизаном.
— И меня. Чо я, один останусь? — беспокоился Корешок, дергая Кешку за рукав рубашки.
— Ну да! Только бы сперва хоть одному туда попасть. Верно, Ворон? — успокаивал Кешка.
Корешок страдальчески морщил лицо и высказывал свои опасения:
— А чо я смогу там делать? Верхом ездить боюсь, кони брыкаются.
— На двуколке будешь ездить и кашу варить, — утешал Кешка товарища, глядя на его грустное лицо. — Там работы всем хватит. Можно патроны подносить, когда пальба будет. Или подать чего-нибудь партизану, трубку табаком набить… Ты, Корешок, тут подстрель хлеба, а мы быстро смотаемся на вокзал, и тебе потом все расскажем, верно, Ворон?
Корешок заулыбался, облегченно вздохнул, привстал на носки, чтобы казаться выше, и согласился.
Над вокзалом понуро висели иностранные флаги — символ интервенции и порабощения русского Дальнего Востока. На флагштоке выше всех колыхался флаг бывшей Российской империи, немного ниже, по бокам, — японский и американский.
Американские, японские и чехословацкие солдаты переполнили железнодорожные помещения, перрон, привокзальный сквер и кабачки.
В этой разноязычной, беспорядочной толпе мальчики с первого взгляда ничего не могли понять. Низкорослые японцы разгружали с железнодорожных платформ ящики с консервами, амуницию, пушки и пулеметы. Чехословацкие солдаты пели песни, надеясь на скорое возвращение на родину. Предприимчивые янки продавали китайским солдатам морфий, кокаин и предлагали местному населению за доллары и золотые русские пятерки электрические фонарики, подтяжки, жевательную серу и шоколад.
Кешка и Ванька шли по перрону вдоль эшелона, стоявшего на первом пути. Состав был сформирован из теплушек, набитых стрижеными мулами и двуколками, офицерских вагонов, американских полувагонов и платформ. На одной из платформ сидел на ящике солдат без гимнастерки, топал каблуком и по-русски пел заплетающимся языком:
Мотор несется,
Она смеется,
Он серу жует,
Ей в рот кладет.
В тамбуре вагона Американского Красного Креста появились два пьяных офицера. Один из них, увидев трех рабочих, на ломаном русском языке стал выкрикивать:
