— Ну, если провоз контрабандных товаров из Маньчжурии и спекуляция ими на территории СССР — невинное занятие; если расхищение продуктов питания и промышленных товаров из советских магазинов вместе с Альшвангом и Базилевским в особо трудное для страны время и перепродажа этих товаров по спекулятивным ценам — тоже невинное занятие, тогда и впрямь Паршин жертва советского правосудия. Кроме того, он до последнего дня хранил удостоверение на право задержания и ареста любого подозрительного человека, выданное ему за собственноручной подписью атамана Семенова. Сколько людей побывало по его милости в контрразведке бандитов — одному ему, Паршину, известно. Такие вот дела, гражданин Шахматов, такая у вас компания подобралась...
— Я за других не в ответе, гражданин следователь. Спросите лучше у Черемина, кто воду перекрыл в тот день и телефон обрезал?
— С телефоном, верно говорите, работа Черемина. А про воду, гражданин Шахматов, придется вам рассказать. Один вы из всей компании знали, что главный вентиль находится рядом с центральным складом. Вы и олифу в ведра налили накануне ночью, а Черемин их на стройку отнес. А чтоб он похрабрее стал — стакан водки ему налили... Вы же и научили Морковина разлить олифу по стружкам. Он для этого даже ранним утром встать не поленился. В воскресенье оставалось только окурок бросить... Кстати, Шахматов, за что вы отбывали наказание?
— Как участник заговора против советской власти...
— И сына воспитали в своем духе?
— Не-ет, гражданин следователь, ему до меня далеко. Он — мелкий уголовник... а я политикой занимаюсь. Ему сроду до такого дела не додуматься, а мы одним окурком на сотни тысяч убытка нанесли... И все без всякой корысти для себя...
— Без корысти, говорите? Давайте кое-что уточним. Какую сумму вы передали Черемину за организацию поджога?
— Попервости, значит, сунул ему полторы тысячи — говорит, мало, Морковин за такие деньги не соглашается. Тогда я взял у Паршина еще полторы...
— А вам Паршин сколько обещал?
— Долг простить...
— И десять тысяч сверх того вручить... Что ж вы, бескорыстный человек, так не по-братски с соучастниками поделились? Вам на одного десять тысяч, а им три — на двоих?
— Этой шпане и столько хватило. Черемин-то и за выпивку согласился, а Морковин жадный оказался. После пожара еще требовал...
Следствие подходило к концу. Нет, никто из них не раскаивался, что загубил труд инженеров, рабочих. Что город, вся страна не скоро теперь получит миллионы метров ткани, которая так нужна людям, пообносившимся, терпящим нужду и лишения. Тяжело и голодно жилось в тот неурожайный 1940-й... Но люди сутками не уходили с работы, чтобы хоть немного, хоть на один маленький шажок быть поближе к тому светлому дню, когда страна сумеет накормить и одеть всех, когда обычный хлеб будет свободно лежать в магазинах, а на полках — столько, пусть самой дешевой, материи, что ее хватит всем... Тогда, в 1940-м, это была только мечта. И надо ли удивляться той священной ненависти людской к тем, кто мешал им жить.
