Она помотала головой, прогоняя надоевшее воспоминание. Жуть, скука какая! Она знала, что из этого брака у нее ничего не получится, зачем она согласилась? Ведь предлагали ей тогда уехать далеко от родного города, врачом-гинекологом на молодежную стройку. Может, и Гриша бы поехал вслед за ней, и не было бы того воскресного дня, когда она затряслась в безмолвном плаче, видя только скрюченные и синие кончики Гришиных пальцев, видневшихся из-под грязной, заляпанной чем-то простыни, второпях накинутой на труп ее любимого человека санитаром из «труповозки».
Через месяц после Гришиной смерти они с Митей подали заявление в ЗАГС, еще через полтора месяца их расписали, и они уехали на море, в свадебное путешествие, которое быстро показало, что ее брак будет адом для них обоих.
Как друг Митя вполне ее устраивал, а вот в качестве мужа и любовника… Она не думала «об этом» перед свадьбой. Но когда он после свадьбы в нетерпении наклонился над ней, и на щеку ей упала капля его пота, она почувствовала такое физическое отвращение к нему, словно по ошибке вместо лакомства съела живую мышь.
Она трепала Мите нервы весь отпуск, дергая его по мелочам и постоянно провоцируя на ссоры и скандалы. Потом у нее это вошло в привычку, этим она занималась регулярно, изматывая и изводя насмерть своего супруга, бывшего рядом с ней 19 долгих лет брака до того дня, пока диагноз врача ведомственной поликлиники не прозвучал у нее в висках похоронным звоном.
Еще полтора года они вместе боролись с Митиной онкологией. В ней проснулся специалист, она была неплохим врачом. Митя никогда не донимал ее проявлениями любви и нежности, а уже после серьезной операции на желудке, которая установила факт наличия большой неоперабольной злокачественной опухоли, он как-то сразу ослаб, съежился и похудел, как будто свернулся внутрь себя, отгородившись невидимой стеной от мира, из которого медленно уходил.
Он и умер ночью, один, когда ее не было рядом, так же тихо и незаметно, как прожил в этом браке всю свою жизнь.
Похоронив Митю на самом престижном кладбище города, она осталась совсем одна. Пару месяцев она наслаждалась одиночеством, и отмывала квартиру, пропитанную запахом боли и мертвого тлена. Родителей к этому времени уже не было в живых, оставалась работа, и она кинулась в нее как в омут головой, оставаясь в роддоме до ночи, охотно подменяя всех, кто просил ее, на ночных дежурствах. Еще через год ее назначили заместителем главного по лечебной части. А еще через два года — главным врачом. Этому немало способствовал роман с чиновником из Областного Управления Здравоохранения, который завязался совсем уж случайно, в командировке в Москве, в бюджетной гостинице на окраине, куда и она и чиновник приехали на краткосрочные курсы повышения квалификации. Ее эта связь не радовала так же, как и ее брак с Митей. Но умом она понимала, что в ее возрасте «бабы-ягодки» любовник нужен и для здоровья, и для продвижения по карьерной лестнице. Вернее, двигаться было уже некуда — ее должность ее вполне устраивала. Но оборудование, финансирование ее роддома, наконец, тот факт, что ее роддом стал клиникой (на базе ее роддома разместили клиническую кафедру акушерства и гинекологии медицинского института), окупали по ее мнению, все издержки этого служебного романа.
