Странная картина, на пороге большой рубленной пятистенной избы неподвижно стояли три человека. Парень, лет 30, женщина молодая с сильно испуганным лицом, и пожилая женщина. Он даже не заметил, как они появились на крыльце, он шел к ним, и знал, что это настоящие родители его сына. И бабушка, скорее всего, или тетка. Они молча стояли. Он подошел, и ни слова не говоря протянул мужчине конверт с бумагами. Руки у мужчины затряслись, и он чуть не уронил конверт себе под ноги, к заляпанным грязью и куриным пометом сапогам. Но Игорь подхватил конверт, и сказал, нет, выдавил из себя всего три слова, в которые, наверное, не верил никто из тех троих, обращаясь к мужчине:
— Ваш сын жив.
И потом добавил еще три:
— В роддоме перепутали…
Молодая женщина молча поползла вниз по деревянной стене. Пожилая подхватила ее под локоть, не дала упасть, закрыла рот платком, при этомзубами закусив угол платка, чтобы не закричать или не заплакать. А мужчина, молодой мужчина открыто плакал, как ребенок, плакал, не стесняясь этих слез, и тряс головой, как будто хотел стряхнуть с себя все то горе, что было в их семье с момента родов, но делал это как-то робко, тихонько, вполсилы, боясьсвоей слабостью и слезами смыть, прогнать, спугнуть это неожиданное счастливое наваждение.
Потом они сидели за длинным струганым деревянным столом, и пили самогон, и даже, неожиданно для всех, напоили в хлам его водителя. Пили молча, то ли поминки, то ли праздник, не разобрать, он закусывал квашенной капустой, не скороспелкой, которую продавали на местных рынках, а настоящей квашенной капустой, деревенской, из настоящей бочки, сам видел эту бочку на кухне, рядом с печкой русской и второпях поставленной газовой плитой: этот район совсем недавно газифицировали. Он ел квашенную капусту, и понимал, что ничего вкуснее этой капусты и мутноватой самогонки, и пирога из печки, толщиной с ладонь, посыпанного по верху мятой в пюре картошкой и сыром, он не ел никогда. Он ел и думал, что вот здесь, за этим столом, в этом дворе, с курами и собаками, в непролазной грязи сельской местности идет, катится, течет настоящая жизнь, реальная жизнь, про которую в городе давно забыли. Конечно, здесь не было элитных школ, здесь не было интернета, но его мальчик, его не родной сын, родился в этом доме, и должен был жить здесь вместе с родителями. Родится и жить, вырасти среди этих широких полей, перелесков, кататься с подростками на мотоцикле, закончить сельскую школу, потом сходить в армию, вернуться домой, потом жениться, родить своих детей, продолжить дело своего отца, и своего деда, здесь воспитать своих внуков…
