* * *
Алину выписывали из роддома. По этому поводу она раскрутила мужа на новые сережки с бриллиантами. Не то чтобы она любила золото носить, наоборот, ей всегда казалось, что с золотушками в толпе может что-то случится. А просто чтобы увеличить «заначку» в ювелирной шкатулке. В общем, когда они подъехали на набережную, и позвонили Алине, она с малышом уже была почти готова. В этом Центре, так же, как и в обычных родильных домах, мамочек провожали чуть ли не всем коллективом. Цветы, коробки конфет медсестрам и врачам — тут уже откупался зять. Они с мужем подошли, и заглянули в голубое кружевное одеялко, где спал младенец. «Вроде так ничего, с виду, русский, не скажешь, что непохож на зятя» — вздохнула она про себя, с облегчением.
Дома у зятя их с Алиной и ребенком уже ждали новые родственники. Когда дорогой лимузин (зять захотел именно лимузин, придурок) остановился около кованых раздвижных ворот особняка, на высокое крыльцо, как царь, дома вышел отец зятя, с большим букетом цветов. Рядом стояла свекровь Алины и подсвечивала мужу заискивающей улыбкой.
Зять, в желтом пиджачке и узких брючках, выскочил, как швейцар подобострастно открыл заднюю дверь лимузина, подал руку жене. Она, напряженно улыбаясь, как сквозь сильную боль, подала ему руку, прижимая другой рукой к себе голубой конверт, в котором находился новорожденный мальчик, наследник, продолжение их рода, и стараясь не упасть с картинной вымученной улыбкой вылезла из авто. Алина была очень бледной, поскольку ей всего несколько дней назад по версии матери, и тех сотрудников, которые принимали участие в операции обретения их семьей наследника и ребенка, делали кесарево сечение (а на самом деле просто взяли кровь в большом количестве, чтобы сымитировать операционную кровопотерю). Мальчика родила в соседней палате деревенская наивная женщина, которую вытащили в центр для обследования и типа участия в какой-то научной программе. Простушка уже, горько рыдая, отчалила домой, к себе в деревню, коровам хвосты крутить. А ее сынок, живой и здоровый, должен был теперь жить в их семье, прикрывая ранние грешки ее дочери, и физиологическую неспособность ее зятя завести здоровых детей. Конечно, ее ничуть не радовала перспектива растить чужого, да еще крестьянского сынка. Но по-другому сделать было просто нельзя, ей это объяснила ее подруга-гадалка. Любая женщина, живущая в городе, имеет свое окружение, связи, друзей, может пожаловаться на потерю ребенка, куда-то обратиться с жалобой. Крестьяне не жалуются никому и никогда, да еще через год-два наверняка родят другого. А у этого мальчугана будет совсем другая жизнь. Она даже пустила сентиментальную слезу, вспомнив повесть Марка Твена «Принц и нищий»…
