Институт располагался не в самом центре и не на окраине. Это сейчас этот район можно было уже отнести к элитным, а когда она проходила там первую специализацию, это был обычный «пролетарский» район. Но здание института оставалось прежним, старым, что было весьма логичным. Внаучные исследования на тему акушерства и гинекологии нации, в отличие от привокзальных кафешек и торговых центров, никто из денежных инвесторов вкладываться здесь не спешил. Пока она шла от метро к главному входу, прошло еще больше пятнадцати минут, поэтому она набрала мобильный телефон своего научного руководителя, профессора, просто обаятельного и старого врача. Он обрадовался ее звонку, как ребенок, даже спустился за ней в лифте, чтобы встретить ее лично в холле на первом этаже. Впрочем, это была необходимость, встретить ее лично. Единственное что изменилось с последнего приезда, всех в институт пропускали только по пластиковым пропускам, которые надо было засунуть как проездные метро в железные турникеты. В общем, на охрану денег не жалели, в отличие т фасада института. Ну и дела… Профессор на сегодняшний момент был единственным человеком, которого она искренне ценила, и любила. Он много сделал для нее, он вылепил ее как специалиста, заразив любовью к ее специальности.
Она бы никогда так и не стала «писькиным доктором», она терпеть не могла женщин, тем более беременных, если бы не личное обаяние и талант врача этого человека, акушера старой закалки. Настоящего врача и человека, выдающегося теоретика и практика акушерства и гинекологии. Просто доброго и честного врача.
И всегда ей было стыдно только в его присутствии, как будто своими делами в центре, она предавала лично его самого. Но как бы то ни было, разговор ей предстоял долгий, поэтому билет она взяла на самый последний поезд из Москвы. К своему стыду у нее не было в Москве ни друзей, ни знакомых, а ночевать в гостинице она почему-то с юности не могла. Но вот дверь кабинета руководители института распахнута перед ней его заботливой старческой рукой, покрытой точечками пигментных пятен, больше говоривших о реальном возрасте старика-профессора, чем его моложавое и улыбчивое лицо. Минут через десять, допив ароматный каппучино из кофемашины необычной формы, и по-видимому, неслыханной стоимости (профессор всегда был сибаритом), она начала свой рассказ. Они говорили долго, очень долго, в перерывах ее монолога, когда она уставала, старенький профессор водил ее по отделениям. Ей даже пришлось переодеться в операционную одежду, почему-то она была бордового цвета, с какими-то нелепыми зайчиками и мишками на шапочке. Конечно, аппаратура здесь была по последнему слову техники, особенно выгодно отличалась диагностическая, мониторинговая, и лабораторная. Сразу было видно — Министерство на аппаратуру для флагмана российского акушерства не жалеет ничего. Она забрала, едва глянув в них, те брошюрки, которые ей дал профессор, думать купить такое оборудование было не зачем, денег в ее центре все равно нет. Все уходило по «нужным людям» и на оплату ее «доверенных людей». Тот же доктор обошелся ей как две французские кюветы для новорожденных. Задушила бы его, гада, да что же ей желать теперь. И крутилась у нее почти весь оставшийся день на уме глупая поговорка «коготок увяз, всей птичке пропасть»…
