— А я учёбу любил. После школы в институт пошёл в 1940 году, а когда война началась, нашему институту бронь дали — она на всех распространялась — на преподавателей, студентов. В 1945 году сразу после парада Победы на Красной площади, наш выпуск получил дипломы. Я стал экономистом, но работать пошёл бухгалтером, там зарплата выше, я тогда уже с Алевтиной встречался.
— «Шах» бы сейчас сказал тебе: Вон откуда у тебя хватательный рефлекс развился!
— Да «Шах» не упустил бы шанса вонзить в меня зубы. Почему вы разные, ты Вор и он Вор?
— У меня две сестры, Арсений, от одной матери, одну сиську сосали, а обе разные. Аня во мне души не чает, умереть готова, а Женька, та волком глядит, вот и пойми…
— А сколько им?
— Ане сейчас 25 лет, а Женька на год ее младше — погодки они.
— Василий, а отец твой где? — осторожно вступил в их разговор Ванька.
Васька долго молчал и его друзья не нарушали этого молчания, понимали, на больную мозоль наступили.
— Да нет, всё нормально парни, не бойтесь, я ведь не сахарный, не растаю. Я ушёл в воспоминания. Отец мой был тюркских кровей, мамка говорила, что он казак из — под Оренбурга. Лицом вылитый Чапаев был. Злые языки прозвали мамку — Чапаихой, ну а когда я подрос, то стал Чапаёнком.
— А что с ним стало? — спросил Арсений.
— Не знаю, помню, что ушел на фронт, я ещё совсем шкет был. Дед мой был богатым, как-то проходили с матерью мимо высокого красивого дома, и она сказала мне, что это когда-то был дом ее отца. Но я это смутно помню.
— Какие у нас у всех разные судьбы — вздохнул Ваня — но зато тюрьма нас свела, и это здорово, парни. Я предлагаю вам дружбу!
— Принимается! — улыбнулся Васька — тогда не теряйтесь! Срока у нас не маленькие и неизвестно куда закинут.
— Где-бы мы не были, наша дружба поможет нам все преодолеть и освободиться — убеждённо, с блеском в глазах заявил Арсений.
«Никогда не воспользуюсь милостью власти, сам буду решать, когда мне уйти на свободу!» — размышлял Васька, но вслух не произнёс ничего.
Точно уже тогда знал он, как мало ему доведётся дружить в жизни, и редко с кем можно будет быть искренним — просто лежать на шконке, в окружении друзей.
— Василий, а ты закончил читать Горького «Фому Гордеева»?
— Да, почему ты спросил, Арсений?
— Ждал, когда ты прочтёшь, чтобы поговорить об этом. Я ведь сам её только в тюрьме и прочёл, за три ночи проглотил.
— Горький полно и красочно показал быт и разврат купечества. Этому Фоме больше ничего не оставалось делать, как пить, гулять и блатовать. Я ещё мало читал Горького, при случае обязательно прочту все его произведения.
