– А кем вы работаете?
– Учителем. Преподаю латынь и греческий. В Падуе.
– Это были мои любимые предметы, – произнес Брунетти.
– Правда? – Франчини резко развернулся к нему, настолько приятно ему было это услышать.
– Да, – подтвердил комиссар. – Мне нравится точность этих языков, особенно греческого. Все упорядочено, на своем месте.
– А после школы вы ими занимались? – спросил Франчини.
Брунетти с искренним сожалением покачал головой.
– Боюсь, я чересчур разленился. Но до сих пор читаю итальянские переводы с этих языков.
– Это не одно и то же, – сказал Франчини и быстро добавил, чтобы не задеть ничьих чувств: – Но то, что вы читаете эти произведения, уже хорошо.
Брунетти выдержал долгую паузу, прежде чем спросить:
– Вы с братом были близки?
Франчини медлил с ответом еще дольше.
– Да, – наконец произнес он и, еще немного помолчав, добавил: – И нет.
– Как я со своим братом. – Выждав еще пару секунд, Брунетти спросил: – Насколько близки вы были?
– Мы изучали одно и то же, – сказал Франчини, бросая на комиссара быстрый взгляд. – Правда, мой брат предпочитал латынь.
– А вы – греческий?
Франчини пожал плечами:
– Что же еще?
Он начал складывать платок в идеальный квадрат, как будто очевидная естественность этого разговора исключала необходимость плакать.
– Нас растили в вере в Бога. Родители были очень религиозными.
Сын воинствующего атеиста, Брунетти кивнул с таким видом, словно и в этом они были похожи.
– Альдо был увлечен теологией больше, чем я. – Франчини быстро отвел глаза. – Решил, что это его призвание, и стал священником.
Он все еще возился с платком, который к этому времени стал размером с пачку сигарет.
– Потом это чувство прошло. По его собственным словам, он просто проснулся однажды, – а веры нет. Словно он перед сном положил ее рядом с кроватью, а проснувшись, не нашел.
– И как он поступил? – спросил Брунетти.
– Ушел. Отрекся от сана и, как следствие, тут же лишился места учителя. Там, где он преподавал, это запрещено законом, поэтому им пришлось обставить все как ранний выход на пенсию. И выплачивать ее ему.
– Как он выходил из положения, живя в этом доме? – Брунетти заранее знал, что Франчини поймет: он спрашивает о деньгах.
– Квартира принадлежала родителям, это наше с ним наследство. Брат поселился тут, а я остался в Падуе.
– Живете там с семьей? – спросил комиссар.
– Да, – последовал ответ, но без уточнений.
– И вы звонили брату каждый вторник?
Франчини кивнул.
– Лишившись работы, Альдо очень переменился. Создавалось впечатление, что он потерял все, что было для него важно. Кроме латыни. Все свободное время он читал.
