Горця, очень серьезный, шагает рядом со мной и ни на минуту не умолкает. То рассказывает что-то, то спрашивает, — и все такие вопросы задает, которыми и взрослым не грех поинтересоваться.
— Степан Антонович, а сколько времени нужно еще корейцам, чтобы сбросить в море американцев? Степан Антонович, а из чего атомные бомбы делают? Степан Антонович, а сколько лошадиных сил у «победы»?
Приближаемся к Трем холмикам. Когда мы поднимаемся на один из них, Горця солидно объясняет мне:
— Отсюда начинается Царалунга.
А, так это здесь все должно быть распахано!
Царалунга — ровная местность с глубокой лощиной посредине. Впереди, далеко-далеко, видна крутая гора, будто посыпанная белым песком. На одном конце лощины колхозники пашут лошадьми, и плуги оставляют в земле глубокие борозды. На другом конце слышен гул тракторов.
Шагая по засохшим стеблям подсолнуха, мы с Горцей подходим к будке трактористов, но там никого не оказывается…
Перебираемся через овраг с обрывистыми берегами на другую сторону лощины.
На стерне, недалеко от лощины, стоят люди. Видно, как один из них резко жестикулирует.
— Это дядя Оня, — говорит мне Горця доверительно. — Он бригадир.
— Его дети ходят в школу?
— Нет. У него только один сын. Он уже большой. В Кишиневе на агронома учится.
Мы подходим к бригадиру, который в это время отчитывает колхозника:
— Говоришь ему, говоришь, а он все наоборот делает! Ну кто же так пашет? Да это просто насмешка, право слово! И когда только я научу тебя, Андроник!
Андроник! Да ведь это тот самый колхозник, с рыжеватой, растрепанной бородой, которого я видел у комбайна, когда гулял с Владимиром Ивановичем.
— Ты тоже хорош!.. — обращается Оня уже к другому.
Я спрашиваю одного из колхозников, что случилось.
И тот тихо рассказывает мне: Андроник Ника вступил в колхоз только этой весной. А то он оставался одним из трех в селе единоличников. Вышло так, что и он и его телега попали во вторую бригаду. Лошади же ему достались чужие. А на его, Андроника, лошадях работает Арион Лакмаре. Сегодня утром Арион ушел к трактористам, а Андроник тем временем поменял лошадей. Вот он и пашет на них только для виду, свою скотину жалеет.
— Может, мы его в газету поместим? — спрашивает меня Горця.
— Можно и в газету. Подумай об этом.
Оня Патриники кончает разговор с Андроником и подходит к нам.
— Айда в шалаш! Арбузом угощу.
Горця нарочно немного отстает от нас. А вдруг бригадир хочет со мной поговорить, чтобы никто не слышал.
