— Расскажи, как ты жила, пока меня не было? — спросил он в надежде оттянуть тот момент, когда его личное солнце погаснет окончательно.
— Плохо, господин Аламар, — прошелестела Дани.
Помолчав, добавила:
— Я ушла из вашего особняка и жила в доме с горгульями. Вы были правы, дом, похоже, совершенно живой, он меня чувствует. А потом я устроилась на работу и познакомилась с Крысиным королем. И еще ко мне пришел механоид, я назвала ее Розеттой…
— Впервые слышу, чтобы механоидам давали имена, — он невольно улыбнулся. В этом была вся Данивьен, чистая и добрая девочка.
— Ей понравилось. А потом меня забрал его величество, во дворец. Я сперва злилась на Эльвина, но, оказывается, все это время он разыскивал вас.
— Почему ушла из моего дома?
— Вы же знаете, что я самого начала плохо ладила с вашей экономкой.
Они помолчали, но в обществе Дани даже молчание было легким и приятным. Как будто и слова больше не были нужны.
— Твой… наш ребеночек… с ним ничего плохого не случилось?
— Вы хотите спросить, не навредил ли ему Ксеон? — кажется, она тяжело вздохнула, и Аламар отдал бы все на свете, чтобы увидеть выражение ее бледного личика.
— Он ничего мне плохого не сделал, — сказала Дани, — но он хотел, чтоб я стала его любовницей.
— А ты? Разве ты этого не хотела?
И замер в ожидании.
— Больше нет, господин Аламар. Наверное, любовь сама выбирает достойного.
— А Ксеон, значит, больше недостоин?
— Больше нет, господин.
Он вздохнул.
— Но это уже ничего не меняет, Дани. Тебе не нужно быть рядом со мной, маленькая. За мной скорее всего будут охотиться, у меня нет руки и нет больше глаз. Правда, у меня есть еще некоторые средства, на которые ты сможешь уехать, допустим, в Ависию, и там купить дом. А можно и еще севернее отправиться, там тебя точно никто не найдет. И у тебя будет все в жизни — достаток, жилище, верные друзья. Единственное, кого там не будет, так это меня, но ведь это не так уж и важно?
Она долго молчала. Потом тихо скрипнула кровать, Дани склонилась к подносу, и Аламар дернулся, когда шелковистый локон скользнул по запястью. А потом он ощутил легкий поцелуй на губах, втянул носом ее запах — такой родной и исполненный сладкой радости.
— Не мучай меня, уходи, — выдохнул он в ее раскрытые губы, — уходи, Данивьен. Дальше нам не по пути.
* * *
…Больше она не приходила. Ни на следующий день, ни через день. Аламар ловил себя на том, что постоянно, до звона в голове, вслушивается в тишину дома, в шум прибоя, в деликатное поскрипывание половиц, в надежде услышать ее голос, понять, что она там, его маленькая птичка, и что у нее все в порядке.
