— Это я, Аламар. Я здесь.
Сухие и горячие пальцы Аламара в ее руках дрогнули, сжались, стискивая запястье.
— Дани, — выдохнул он и внезапно улыбнулся, — маленькая моя.
— Да, я здесь, здесь! — она глотала слезы, — Аламар, если бы ты только знал… хвала Всеблагому, что ты жив!
— Я жив, — ответил он тихо, — толку, правда, от этого теперь немного.
Его рука скользнула вниз, он провел ладонью по гладкому подолу платья.
— Атлас, — прошептал Аламар, — красный атлас, а, Дани?
— Красный, — она в замешательстве оглянулась на Эльвина, но тот только плечами пожал, — откуда ты знаешь? Ты же…
Улыбка на лице Аламара сделалась шире, как будто ему было очень смешно и горько одновременно.
— Да, теперь не вижу. Но мне об этом платье рассказал твой возлюбленный принц… теперь король. Он вообще был весьма словоохотлив, и много чего мне порассказал о ваших возрожденных отношениях.
«Ах, вот оно что…»
Дани смутилась. Трудно оправдываться в поступках, которые не совершала. И одновременно сделалось горько и больно. Ну почему, почему Аламар поверил этому мерзавцу? Впрочем, Ксеон мог быть очень убедительным.
— Помнишь, когда-то… — она вздохнула. На самом деле это было не так уж и давно, а казалось — минула вечность. — Когда-то я просила тебя, чтобы ты мне верил. Потому что тебе я не буду лгать.
Аламар затих на кровати, как будто вслушивался в ее голос с той жадностью, с которой утопающий хватается за соломинку.
— Между мной и Ксеоном ничего не было и не могло быть, — твердо закончила она.
— В любом случае, я думаю, что нет смысла продолжать комедию под названием «женитьба инквизитора». Я не буду тебя удерживать, Дани. Теперь-то уж точно не буду, к чему тебе слепой калека? Меня считают мертвым, так что ты наследуешь все мое состояние. Отныне ты свободна.
Она почувствовала, как внутри стремительно разрастается черная ледяная дыра. И сама она, маленькая, почти игрушечная фигурка, стоит на самом краю, а ветер треплет и гнет, грозя смести в никуда.
— И — да. Прости, я должен поблагодарить тебя за то, что помогла Эльвину меня вытащить. Хотя, наверное, это совершенно бессмысленное мероприятие, — поспешно добавил Аламар.
Теперь боль полыхала пожаром. Дани казалось, что дикий зверь выгрызает ее изнутри, оставляя пустую оболочку. Почему… почему он говорит ей все это? Неужели не чувствует привязанности?
«Может быть, и привязанность, но вряд ли любовь».
Она сглотнула слезы. Нет, плакать рядом с ослепшим инквизитором нельзя — еще расценит как жалость. Но все же… тянуло, неодолимо тянуло сказать что-нибудь этакое, задеть и его.
