«Я счастлива, — подумалось ей, — Всеблагий, как же я наконец счастлива!»
Розетта дернулась под рукой, и Дани вновь закрыла глаза, вслушиваясь в происходящее. Все изменилось: невидимое пространство забурлило, вздыбилось графитовыми волнами. Замелькали мыслеобразы, от которых к горлу стремительно подкатила тошнота.
Кровь. Ярость. Тьма. Потерянные создания, живые и одновременно мертвые.
И она, дикая, необученная ведьма, должна принять их всех и вернуть то подобие разума, которым наделял их лациум.
Дани сцепила в замок дрожащие руки и попыталась сосредоточиться.
Она ведь никогда не делала ничего подобного, и поэтому приходилось все придумывать на ходу, действовать по наитию.
Она не видит механоидов? Ну и пусть. Зато отлично чувствует. Значит, нужно заставить их почувствовать ее присутствие, очаровать, усмирить, покорить.
В груди потеплело, как будто с фонаря сняли заслонку. И Дани позволила этому ровному, золотистому свету литься через край, захлестывать бушующее безумное море, гасить злость и ярость рукотворных существ.
«Она… кто она?» — забеспокоились вокруг бестелесные голоса.
«Она… нашшшшша… наша… мы чувствуем ее… мы… ее…»
А свет все лился, невидимый обычному глазу, но ощущаемый и даже осязаемый самой Дани. Переливаясь за пределы оранжереи, словно через края чаши, он распадался на гибкие паутинки, на отдельные мерцающие волоконца, которые устремлялись во все стороны, оплетая дворец, проникая под металлические шкуры механоидов — туда, где тускло светились кристаллы.
«Наша».
Открыв глаза, Дани быстро вытерла выступивший на лбу пот. Нельзя сказать, что магия оказалась неподъемной — но и легко тоже не было.
Вернее, теперь — было.
Безумие, коснувшееся дворца, ушло, улетело, распластав рваные крылья. И воцарился покой, солнечный и ясный, все равно что весеннее утро.
Дани вздохнула. Ей хотелось прикоснуться к Аламару. Хотя бы кончиками пальцев, провести по колючей от щетины щеке, заглянуть в глаза и увидеть там саму себя, маленькую и счастливую. Желание ощутить его руки на своих плечах вдруг сделалось острым, почти невыносимым, и почему-то больно кольнуло под ребрами, там, где солнечное сплетение.
— Я буду любить тебя, — прошептала она растерянно.
Все ведь хорошо… Но почему так больно?
На душе снова сделалось тревожно, как будто что-то могло пойти не так.
«Ну что там случится? Если Ксеон отпустил механоидов, значит, он уже под стражей».
Розетта вскинулась, навострила уши.
— Что? Что случилось?
