— А разве я тебе когда-нибудь лгал?
— Да, вначале. Что бы я ни сделала, ты говорил мне одни и те же комплименты.
— Но это было вначале. Разве я не проявил объективность по поводу твоей цветовой гаммы?
Матильда улыбнулась.
— Верно. «Прекрасные полотна, написанные в духе импрессионизма… и с опозданием больше чем на столетие».
— Вот видишь.
Франсуа провел пальцем в воздухе, будто обрисовывая контур силуэта.
— Эта картина… как бы тебе сказать… она тревожит.
— Тревожит?
— Да, она вызывает некоторое беспокойство. Невозможно понять: этот человек стоит лицом или спиной.
— Это сделано нарочно.
— Как раз в этом я сомневаюсь.
Франсуа приложил палец к губам, не решаясь дальше развивать эту тему.
— И потом, этот силуэт…
— Что?
— Ну, он… даже не знаю, просто вылитый Людовик.
Матильда пожала плечами, как если бы он сейчас сказал полнейшую глупость.
— Что за мысль? Откуда ты ее вообще выкопал?
— У меня возникло такое впечатление. Кто знает? Может быть, ты, сама того не осознавая, им вдохновляешься?
В полдень Людовик не захотел с ними обедать. Он предпочел работать дальше. Матильда приготовила ему объемистый сэндвич с цыпленком, к которому прилагались сладкий пирог и бутылка пива; чтобы доставить ему удовольствие, она купила несколько упаковок.
Весь оставшийся день Людовик работал без перерыва.
Под конец, когда уже начало темнеть, он снова исчез, не зайдя к ним, чтобы сказать «до свидания».
В понедельник принялся накрапывать дождь. Около 5 утра Франсуа услышал, как первые капли забарабанили по крыше. Когда они с Матильдой встали, это был уже ливень, который, судя по всему, зарядил надолго. Небо сделалось асфальтово-серым, и два дня хорошей погоды казались теперь лишь далеким воспоминанием.
В 8 утра Матильда, по-видимому, смирилась:
— Скорее всего, в такую погоду он не приедет.
Франсуа только усмехнулся.
— Не думаю, чтобы дождь стал для него особой проблемой. Если бы ты видела, каким промокшим он был в тот день, когда помог мне на дороге…
— По крайней мере, мы ему вовремя платим.
Это замечание она произнесла насмешливым тоном, но Франсуа заметил, что подобная ирония была всего лишь средством скрыть разочарование.
В 9 утра Людовик наконец появился. Дождь усилился, и пятнадцати метров, отделявших фургон от дома, оказалось достаточно, чтобы промочить его с головы до ног. Вместо дождевика на нем была обычная военная куртка, не особенно подходящая для начала февраля.
— Скорее входите, вы простудитесь насмерть!
