Зимой и в начале весны радиопередачи то и дело прерывались сообщениями о победах вермахта и потоплении вражеских кораблей. Каждый отчет сопровождался стремительной музыкой Рихарда Вагнера, и непрестанно повторяющийся один и тот же музыкальный фрагмент до смерти надоел Кристине. Газетные заголовки кричали о том, что люфтваффе под командованием Германа Геринга бомбят Францию, Бельгию и Нидерланды, и в ответ Королевские военно-воздушные силы Великобритании наносят удары с воздуха по немецким городам Эссену, Кельну, Дюссельдорфу, Килю, Гамбургу и Бремену.
Радио работало постоянно и беспрестанно трубило о военных действиях, но от Кристины и ее семьи эти события, казалось, были бесконечно далеки. Намеренно или нет, она не знала, но они редко говорили о происходящих событиях. В очередях за продуктами люди толковали о погоде, родственниках, предстоящих свадьбах и днях рождения — о чем угодно, кроме войны. Создавалось впечатление, что происходящее воодушевляло лишь дикторов радио. Кристина размышляла: не потому ли люди избегают говорить о войне, что их не прельщает перспектива прятаться в подвалах от бомб и снарядов, сыплющихся им на головы?
В апреле она решила прогуляться на другой конец города, чтобы пройти мимо дома Исаака и узнать, живет ли там еще семья Бауэрманов. Дойдя до их особняка, она ускорила шаг и остановилась на противоположной стороне улицы, глядя вперед, как будто всегда жила в этом районе и направляется куда-то по важному делу. Она обошла квартал три раза, осторожно посматривая в окна знакомого дома, пока сердце ее не заныло.
Когда-то роскошный дом стоял пустым и мрачным, портьеры были задернуты, в цветочных ящиках под окнами торчали лишь несколько чахлых виноградных лоз. В саду зацвела сирень, форзиция густо покрылась пышной желтой шапкой, но двор выглядел неухоженным — кусты неопрятные, фруктовые деревья нуждались в обрезке, а огород захватили репей и чертополох. Когда Кристина увидела запущенный сад, тяжелая грызущая пустота набухла в ее животе. Бауэрманы уехали.
Она еще раз обошла квартал, и сердце наконец забилось ровно, а колени перестали дрожать. Кристина перешла улицу, решив проверить калитку, ведущую в сад с Бримбахштрассе. И тут она увидела человека. Через изогнутые стволы тесного ряда фруктовых деревьев просматривалась темная мужская фигура, склоненная над грядкой. Сердце понеслось галопом.
Кристина остановилась, оглядела улицу и подошла ближе к подпорной стене, окружавшей владения Бауэрманов. Мужчина выпрямился и повернулся, уперев одну руку в поясницу, а другой забрасывая на плечо мешок. Это был герр Бауэрман, такой же серый и сморщенный, как картошка, которую он искал в твердой сухой земле. Его одежда была мятой и грязной, словно он неделями носил ее не снимая. Кристина вспомнила, что евреям запрещали пользоваться общественными прачечными, и представила, как бедная фрау Бауэрман пытается руками стирать белье, чего она никогда в жизни не делала.
