В следующие три долгие недели, прошедшие до встречи с Исааком, по радио сообщили, что Королевские военно-воздушные силы Великобритании сбросили бомбы на немецкие города Куксхафен и Вильгельмсхафен, а германская армия продвигается к Варшаве. В газетах появились списки первых погибших в боях, а также был опубликован указ, грозящий смертной казнью любому, кто поставит под угрозу оборонную мощь Германии.
Когда наконец Кристина и Исаак встретились в овощном погребе, она попыталась припомнить все новости, поскольку эсэсовцы отобрали у Бауэрманов радио. В соответствии с перечнем новых правил и ограничений, который ежедневно печатали в газетах, евреям не разрешалось покупать мыло для бритья, табак, рыбу, пирожные, а теперь им еще и запрещалось иметь радиоприемник.
— Пришли восемь человек, и они перевернули весь дом, — рассказывал Исаак. — Они грубо обращались с отцом и несколько раз ударили меня по уху, а потом забрали все, что хотели, — свечи, мыло, мясо, масло, хлеб, книги, чемоданы, мамины драгоценности и меха, игрушки моей сестры. На следующий день заявились с грузовиком и вывезли картины, лучшую мебель, фарфор, серебро, даже менору. Нас заставили выносить все это и грузить в кузов, а потом принудили отца подписать документ, где говорилось, что он добровольно передал эти вещи немецкому Красному Кресту.
— Как же так? — воскликнула Кристина. — Как можно похищать чужое имущество среди бела дня?
— А кто их остановит?
Девушка пожала плечами и в недоумении покачала головой; в глазах ее закипали слезы.
— Не знаю.
— Нам посоветовали отравиться газом или повеситься.
— Ach Gott[31].— Кристина взяла его руку. — Какие мерзавцы! У вас осталось что-нибудь?
— Отец припрятал немного денег под половицами позади унитаза в туалете верхнего этажа. Их не нашли.
— Вам что-нибудь нужно? Я могу принести все, что потребуется.
— Билеты из страны в один конец.
Кристина оторопела. Она понимала, что оставаться здесь Исааку и его семье опасно, но она нуждалась в нем. Ей необходимо было видеть его лицо, слышать его голос, чувствовать объятия его сильных рук. Эта мысль пронеслась у нее в голове, и она возненавидела себя за эгоизм.
— Есть вести от ваших родственников? — поинтересовалась она.
— Сестра отца три недели назад послала письмо из Лодзи, но мы получили его только вчера. Она пишет, что сначала польские евреи обязаны были носить нарукавную повязку со звездой Давида, а потом их согнали в гетто. Тех, кто пытался сопротивляться, расстреляли, среди них был ее муж. Ее вместе с тремя детьми поселили в комнате, где живут еще восемь человек. Тетя спрашивает, не можем ли мы вытащить ее оттуда. Пишет, что это последняя весточка от нее, потому что им больше не дозволяется получать и отправлять письма. Отец сел и заплакал, а мама даже не взглянула на него. Она до сих пор еще надеется, что скоро все наладится. Она считает, что Гитлер теперь займется ведением войны и забудет про нас, а с нами все будет хорошо, если только мы станем выполнять их условия.
