Но вот шаги зацокали вновь. По другому крылу коридора приближалась незнакомая женщина — вероятно, чья-то мамаша. Девочки, конечно, этого знать не могли. И когда женщина подошла поближе, выскочили прямо на нее с лаем и подвываниями. Женщина даже в сторону шарахнулась от испуга. Но испуг мгновенно сменился злостью, и она принялась так пушить моих незадачливых одноклассниц, что они едва переводили дух. В довершение всего мимо них с самым невинным и чрезвычайно удивленным видом проследовал Лаци Девени и даже поклонился, кажется. Тут-то появилась Тутанхамон. Незнакомая родительница, очевидно, знала ее, потому что тотчас обрушилась с жалобами, говорила долго и при этом сердито размахивала руками. Бедная Тутанхамон! Конечно, после всего происшедшего я не стала ее дожидаться.
На улице я позвонила из автомата Андришу Суньогу. Его номер был занят, и меня это даже обрадовало: ну что бы я ему сказала? Что у меня плохое настроение, что я не прочь хоть со света сгинуть, вот только не знаю, к сожалению, из-за чего?
Я поплелась домой. Сразу установила, что на обед будет лапша с творогом и со шкварками: на столе уже стояли наготове творог, сметана и пакет готовой лапши. Тантика покупает все утром, а готовит или сразу, или уже днем, часа в два. В зависимости от того, в какую она смену. Тантика работает на почте телефонисткой по междугородной связи — соединяет город с городом, страну со страной. Только и делает весь день напролет, что помогает незнакомым людям поговорить друг с другом. Когда нужно, усиливает слышимость, переносит разговор на другой номер, продлевает время. За целый день с живым человеком словечком не перемолвится, на это у нее нет ни минутки, только голоса, голоса, голоса… «Пожалуйста, спасибо, включаю Дёр, говорите, три минуты истекло…» Потом идет домой, сюда. И все.
Впервые в жизни я пожалела Тантику.
Дома, в Тисааре, почти каждую неделю была лапша со шкварками. Это было любимое блюдо Таты. Еще бы! Ведь как ее Ма готовила! И вдруг меня осенило: Тантика даже не знает, что я умею стряпать! С тех пор как я здесь, ни разу не было случая что-нибудь приготовить самой. Так пусть Тантика порадуется! Я сразу засуетилась, вид у меня был самый озабоченный — столько дела, а времени в обрез! Но это были приятные заботы, я даже подпевать стала солдатские песни на слова дяди Габора — он же и научил меня петь их. Сита я не нашла. Что это за хозяйство без сита? Я немного повздыхала, поохала, потом просмотрела муку так, простым глазом, но очень внимательно. Решила разбить два яйца, потом добавила еще одно. Первые два мне не понравились — очень уж были бледные; ничего не поделаешь: курам зимой не хватает травы. Но от трех яиц тесто стало красивое, желтое, воды я влила совсем немножко, так что замесилось круто. Правда, с таким тестом труднее управляться. Дома Ма всегда говорила: месить надо до тех пор, покуда роса не выступит, то есть пока лоб не вспотеет от усилий. Вымесив хорошенько, я раскатала тесто тоненько-тоненько: оно так и просвечивало на свет, когда я подняла первый лист и переложила на сундук, чтобы подсохло. Дома у меня с самого детства была своя отдельная доска для теста и все, что нужно для готовки. Стряпать я научилась раньше, чем читать-писать. К школе умела уже готовить несколько блюд, конечно, из самых простых. Ма доверяла мне и всем рассказывала, как много я ей помогаю — она просто не знала бы, что и делать без меня. Я так радовалась похвале, что, бывало, тут же начинала прыгать, скакать или кидалась чурки колоть на растопку, а то просто чесала свинью за ухом. От доброго слова я всегда вроде как теряю голову, мне не терпится сделать что-то хорошее и притом поскорей, немедленно!
