Об Андрише я, само собой, не заикнулась. Надеялась только, что он уже сидит дома, на кухне, ощипывает нашу добычу.
Вернувшись домой, я застала лишь тетю Баби, которая сосредоточенно покрывала лаком ногти. Тетя Баби сразу же показала мне лак: «Смотри, перламутровый, прямо из Индии, просто чудо! Ты, конечно, такого не видела!» Действительно, не видела. Ногти от него становились такие, словно кто-то сбрызнул их крохотными серебряными звездочками. Тетя Баби тут же предложила мне им пользоваться. Собственно говоря, она вроде бы и любит меня, но, странное дело, какая-то она мне чужая, сама не знаю почему.
Я показала тете Баби новое замечание. Лицо ее тотчас принимает трагическое выражение, она начинает вздыхать, горестно хватается за голову. Но при этом следит, как бы не смазать лак. Потом старательно крупными детскими буквами расписывается. И, значительно глядя мне в глаза, говорит: «Никому не покажем!» Я благодарю ее за самоотверженность. Собственно говоря, и я не жажду семейной сцены, но ведь, рано или поздно, тайна откроется. Хотя бы при следующем замечании.
Тетя Баби колеблется. Я вижу по ней, что она тоже думает о Тантике и сразу пугается, становится нерешительной. Во всяком случае, я предлагаю ей пойти вместо меня в кино. Тантика собиралась повести меня сегодня в кино. Она купила билеты на двухсерийный фильм по роману Йокаи[8] и сказала, что встретимся перед кино. Ну, а теперь… Если я скажу ей про замечание, она все равно отошлет меня в наказание домой. Если не скажу, скандал разразится потом, и мне тотчас же выложат, сколько форинтов стоил билет. Этот вид упреков я больше всего ненавижу. Иной раз хочется сесть и подсчитать, сколько же я на самом деле сто́ю в форинтах.
Тетя Баби так обрадовалась билету в кино, что, снова обрела мужество: «Пусть замечание все-таки останется нашей тайной, — сказала она. — Ответственность беру на себя и тебя в обиду не дам!»
Конечно, маме я показала замечание. Не потому, что такая уж храбрая, да и ее сердить мне совсем не хотелось, напротив! Просто не могла не показать, очень уж обрадовалась, что она дома.
А она как пришла, так сразу и легла на диван, одетая, и на лоб положила салфетку, намоченную в уксусе. Опять мигрень. Ночью совсем не пришлось поспать: два младенца родились, один за другим, рассказывала она. А про замечание ничего не сказала, и я подумала, что ей это просто не интересно. Решила даже, что она уснула.
— Когда ты родилась и я первый раз тебя поцеловала, то я пообещала тебе любое замечание, которое ты получишь за поведение, подписать без звука. Ничего, если ты будешь шалунья, сказала я тогда тебе, будь только умницей, живой, смелой…
