У меня как-то странно стало вдруг на душе, непривычно, непонятно. Мама никогда еще не рассказывала мне обо мне.
— И что я на это ответила?
— Ты зевнула. Даже глазки не открыла.
— Но сама, видно, все слышала. Видишь, уже четыре замечания.
— А по математике победила на конкурсе!
Она говорила с закрытыми глазами. Разрез глаз у нее, как у китаянки. Интересно. Я вышла на кухню, чтобы сварить ей чашечку кофе, но отчетливо слышала ее голос из комнаты:
— Ты, само собой, ни на кого не была похожа. Вот только нос. Нос у тебя, к сожалению, мой. Я даже называла тебя «картофелинка», про себя, конечно. Это было твое первое ласкательное имя.
— А второе?
— Мяуленко. Ты много плакала первое время, мяукала словно котенок. А я тогда Макаренко читала. Хотела быть хорошей матерью…
Она умолкла. Из комнаты лилась ко мне грустная тишина. Хорошо, что кофе вскипел. Она удивилась, когда я внесла его, даже не заметила, что я готовила. Пить стала мелкими глотками, торопливо, будто ребенок.
— Послушай, — сказала она вдруг. — Поведу я тебя в кондитерскую. Хорошо?
Я рассмеялась:
— Не надо меня вести в кондитерскую, мамочка, я уже не маленькая. И вообще терпеть не могу пирожных. Ты не знала?
— Нет. Правда, не знала. И этого не знала.
Она опять легла, закрыла глаза. Белокурая китаяночка — мама. У нее и волосы красивые, я даже не замечала, какие у нее пышные, густые волосы. Вот только прическа ужасная: вся копна кое-как прихвачена на затылке, совсем как у маленького Моцарта.
— Мамочка, можно, я немножко начешу тебе волосы?
— Безобразная у меня прическа, правда? В больнице ведь волосы под косынкой все время, и от этого быстро грязнятся, — сказала она и смущенно засмеялась. — Мы в самом деле не пойдем в кондитерскую?
— Не-ет. Лучше поговорим.
— О чем?
Да хоть о погоде, о модах или о моих детских шалостях, о которых ты так мало знаешь, хорошая моя мама! Я понимаю, конечно, что кондитерскую ты предлагала от самого сердца, но для меня это все равно что карусель тети Баби. Я хочу разговаривать с тобой, но когда ты вот так спрашиваешь — о чем, я теряюсь и словно глупею. Откуда же мне знать о чем, если ты не знаешь? Мы обе не знаем, как подступиться друг к дружке!
— Славный этот мальчик, Андриш Суньог? — спросила она немного погодя.
— Да. Славный и вообще хороший.
— А внешне? Симпатичный?
— Меньше меня ростом.
— Это уж совершенно неважно. Словом, стоило?
— Что?
— Стоило из-за него замечание получить?
— Я не из-за него, а из-за его бабушки. Из-за нее стоило.
