Но Захар до утра так и не уснул. Раза два вставал ночью курить. Радостные мысли приходили к нему: полагал, что теперь все в жизни должно перемениться, приобрести какой-то новый, более разумный смысл. В голове рождались самые фантастические надежды, желания и планы. Он уже видел своего сына взрослым, мужественным и во всем похожим на отца, Захара Никитича Ледорубова… «А если дочь?.. — вкрадывалось сомнение. И тут же он прочь отметал его: — Не беда. Пускай она будет такой же красивой, женственной и талантливой, как ее мать…»
Утром Захар отправился на службу с больной головой. Но никогда еще на душе не было так спокойно и хорошо. Он готовился стать отцом.
Из всех пяти комнат их квартиры гостиная представлялась Ледорубову не только самым просторным, но, пожалуй, и самым изысканно-своеобразным помещением: высокий потолок с причудливой позолоченной лепкой, стены отделаны под бледно-зеленый с розовыми прожилками мрамор, паркетный пол почти целиком застлан широченным иранским ковром, а мебель — старинной работы — на зависть самым привередливым антикварам. Но была в комнате одна вещь, которая нарушала гармонию стиля, казалась несуразной. В простенке между окнами, забранными тяжелыми красноватыми муаровыми гардинами, возвышалась двухметровая скульптура обнаженной Венеры. Она как бы соперничала с хозяйкой: кто изящнее… Захар, шутки ради, однажды высказал жене свои мысли об этом.
— Конечно же я, — с игривым вызовом отвечала Тамара. — Как ты можешь в этом сомневаться!
Она только что закончила упражнения и была в коротком хитоне, на ногах — тупоносые балетные туфельки. Подбоченясь, Тамара презрительно, как бы передразнивая, глянула на свою мраморную «соперницу». Потом, встав на носок правой ноги, вскинув руки и плавно отведя левую ногу назад и выше плеча, приняла изящную позу.
— Ну, что теперь скажешь? — спросила она.
— Что ж, — Захар самодовольно потянулся, сидя в кресле, — сейчас ей с тобой и в самом деле не сравниться. Но вот через несколько месяцев, когда твои прелестные формы начнут округляться…
— Захар, ты свинья! — Тамара зло топнула ногой. — Не смей больше об этом…
— Но это же так естественно, родная ты моя, — как можно мягче отвечал Захар. — Этой холодной каменюге не дано быть матерью, и поэтому ты все равно останешься прекраснее ее.
Тамара вдруг выбежала в соседнюю комнату. Обеспокоенный Захар последовал за женой. Она лежала ничком на узкой софе, обхватив голову руками. Плечи ее вздрагивали, будто в ознобе.
