Верному Гальбергу Орест не без язвительности пишет в Рим: «Совет мой крепко в душе своей держите: что лучше холодные камни дешево продавать (Гальберг был скульптором. – В. Ч.), нежели самому замерзнуть на любезной родине»[142].
Академию художеств Кипренский нашел в «малом виде»[143], намекая на маленький рост Алексея Оленина, все подстроившего под «свой масштаб».
Елизавета Алексеевна через некоторое время оттаяла и даже заказала художнику портрет, а вот с великим князем Николаем Павловичем, который совсем скоро станет императором, отношения оставались холодными.
Это Александра I Орест мог изобразить поэтическим Аполлоном, поразившим Пифона. Николай I для таких поэтических преображений не подходил. Ему были чужды не только художественный язык Кипренского, но и свобода в его манере общаться, «шуточки», которые он подпускал даже в письме к монарху. Да еще и «некая тень», клеветнические наветы, на которые художник намекает в том же письме[144].
Но дело было не только в чиновниках. Кипренский вернулся из Италии «пространством и временем полный», он соотносил себя с великими мастерами прошлого. Но подобное самоощущение воспринималось околоакадемической публикой как «надутость» и «гордость».
Разносящий сплетни Федор Брюлло пишет в Италию братьям о Кипренском, которому за «нескромность» отказали во многих домах, а Оленин, Крылов, Гнедич состязаются в насмешках над ним.
Прежнее ближайшее окружение художника…
Впрочем, я уже писала, что и Кипренский разочаровался в Оленине. В одном из писем Гальбергу он называет его «невеждой полуученым»[145]. Как же он ответил на зависть и клевету?
Привезенные им из Италии и Франции работы говорили сами за себя.
В 1823 году их выставили в Эрмитаже, а с 1 сентября 1824 года – в открытых для публики залах Академии художеств. Критика его в основном хвалит, но в 1828 году Иван Мальцев, совсем молодой критик (и давний знакомец Кипренского), письменно произнесет в «Московском вестнике» свое убийственное суждение о «вредности» Италии для художника. Мнение, которое в том или ином виде дойдет до наших дней…
Между тем двое из высшей знати украсили петербургскую жизнь Ореста. Молодой граф Дмитрий Шереметев, кавалергард, сын крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой, пушкинский «богач младой» из «Выздоровления Лукулла». И знакомец по Тверскому двору – князь Иван Гагарин.
Граф Шереметев предоставил ему в своем дворце – Фонтанном доме, где веком позже поселится с Пуниным Ахматова, – студию для работы. По рассказам современника, Орест Кипренский, сняв в 1824 году квартиру на Английской набережной (за 100 рублей в месяц!), приходит туда только ночевать. С утра он уже в Фонтанном доме – работает в студии. А к вечеру отправляется в семейство князя Гагарина, где без конца рисует его возлюбленную, трагическую актрису Екатерину Семенову, и их детей.
