(Тут можно яростно вскрикнуть вслед за Мандельштамом: «Что за фамилия чертова! Как ее не вывертывай, – криво звучит, а не прямо!»)
Он несколько раз подолгу позировал художнику для графического портрета, а тот развлекал его живыми рассказами о Риме, Париже и особенно о немецких художниках-назарейцах, с которыми он был в Риме хорошо знаком.
С Гете его свел князь Александр Лобанов-Ростовский, с которым Кипренский познакомился в Париже и летом 1823 года вместе с ним возвращался в Россию.
Письмо Гете к Н.-Л.-Ф. Шульцу говорит о том, что заинтересовал его вовсе не князь, а живописец. Вот его перевод: «Не так давно я позировал много часов одному русскому живописцу, воспитанному в Риме и в Париже, который правильно мыслил и ловко работал и которому удалось всех удовлетворить, даже Великого Герцога[139], коему не легко угодить чем-либо в этой области. Художник предполагает отправиться в Берлин, зовут его Кипринский»[140].
С князьями и герцогами Кипренскому уже и прежде приходилось общаться, а вот встреча, беседа и работа над портретом Гете должны были, я думаю, его сильно воодушевить. Он вообще любил поэтов (о чем подробнее в последней главе), предпочитая их сановникам.
Судя по его итальянской библиотеке, он не был эрудитом и не так следил за современной поэзией и музыкой, как Карл Брюллов. Читал ли он Гете? Во всяком случае, его роман с Мариуччей и письма о ней неизвестному другу приводят на память вертеровские «страдания», только в более светлом, «позитивном» ключе. Интересно, что Гальбергу он пишет о знакомстве с Гете без всяких «придыханий» и литературных ассоциаций: «В Мариенбаде я познакомился с славным человеком Gotu или Goutu (он тоже сомневается, как правильно написать фамилию Гете. – В. Ч.) и портрет его нарисовал»[141].
Великий Гете доверился своему впечатлению от незнакомого русского художника, но и Кипренский видит Гете «свежим» глазом, без ореола величия. Он просто «славный» человек, что в устах колкого Кипренского очень лестная характеристика. Встретились два «царских сына», два гения – и друг другу понравились…
Оригинал гетевского портрета работы Кипренского, видимо, утрачен. Сохранилась литография французского художника А. Греведона, отпечатанная в 1824 году в Париже, которой сам Кипренский был недоволен.
Глава 14. И вновь Петербург
Кипренский вернулся в Петербург в августе 1823 года. Более чем через десять лет туда же вернется Карл Брюллов, вернется победителем, овеянным европейской славой от «Последнего дня Помпеи». У Ореста сложилось иначе. И сам он приемом был недоволен. Прежде всего, конечно, приемом официальных лиц. Его не приняли у себя ни Елизавета Алексеевна, ни великие князья.
