Общими усилиями Кипренского и Батюшкова удалось улучшить финансовую ситуацию художников-пенсионеров, посланных в Италию.
Да, а кто же эти посланные Академией художеств вслед за Кипренским пенсионеры? После большого перерыва (в котором так несчастливо «застрял» Кипренский) Академия художеств посылает в Италию четырех выпускников, с каждым из которых у Ореста сложатся свои отношения. Все вместе они составят «могучую кучку» русских художников в Италии.
Летом 1818 года за границу отправились скульпторы Самуил Гальберг и Михаил Крылов, архитектор Василий Глинка и живописец Сильвестр Щедрин. С ними поехал также Василий Сазонов, бывший крепостной графа Николая Петровича Румянцева, учившийся в Академии художеств и получивший от графа вольную «в уважении к талантам». За счет графа Сазонов пробыл в Риме с 1818 по 1824 год. С собой все имели деньги на путевые издержки до Рима. Также имели рекомендательные письма к «вольному общнику» академии, знаменитому скульптору Канове, а также к Оресту Кипренскому и художнику Матвееву, находившимся в Риме.
Оленин пенсионеров наставлял, что жить им нужно будет «умеренно» и «бережливо» (несмотря на то что государь к той сумме, которая была положена по штату, кое-что добавил). На самом деле и этих денег (135 руб. в месяц) было катастрофически мало. И хлопоты Кипренского с Батюшковым об увеличении пенсиона для русской колонии художников были чрезвычайно важны.
Четверка поедет в Италию морским путем из Петербурга через тогда немецкий Штетин в отличие от «везунчика» Кипренского, который поедет через всю Европу в экипаже, деля его с его владельцем, ювелиром, возвращавшимся в Женеву.
Существует мнение, в частности Валерия Турчина, что пенсионеры к Кипренскому были довольно холодны[93]. Однако их письма говорят об обратном. Все обмениваются о Кипренском новостями, передают ему приветы, включаются в его дела (отыскивают в Риме Мариуччу), а он помогает им получить заказы.
Александр Иванов, которому поездка в Италию еще предстоит, будет относиться к Кипренскому с неизменным восхищением.
В Карле Брюллове, своем младшем коллеге, Орест Кипренский обретет друга. Что же касается прочих пенсионеров, то нотка некоего покровительственного отношения будет ему присуща. Тут и ранняя слава, и более зрелый возраст, и позиция принца инкогнито, весьма для него характерная. Все это породит злые слухи, распускаемые Федором Иорданом, о том, что «самолюбию Кипренского не было меры»
