«Важнейшее препятствие в том, что я не должен жертвовать тем, что мне всего дороже. Я не стою ее, не могу сделать ее счастливою с моим характером и с маленьким состоянием. <…> Все обстоятельства против меня. Я должен покориться без роптания воле святой Бога, который меня испытует. Не любить ее я не в силах…»[76]
(Вот это и отличало Батюшкова от Кипренского, который, добиваясь осуществления своей мечты об Италии и потом о браке с Мариуччей, действовал вопреки обстоятельствам.)
Анна Фурман в 1816 году уезжает к отцу в Дерпт. Предложение Гнедича было отвергнуто. Константин Батюшков с помощью друзей наконец добивается в 1818 году назначения сверхштатным секретарем русской миссии в Неаполе. Он оказывается недалеко от Ореста Кипренского, который, осуществив свою мечту об Италии, купается в счастье.
Но у Батюшкова и тут проявляется характер «несчастливца». Еще перед отъездом он пишет Александру Тургеневу: «Я знаю Италию, не побывав в ней. Там не найду счастия: его нигде нет; уверен даже, что буду грустить о снегах родины и о людях мне драгоценных»[77]. И не известие ли о браке Анны Фурман, одной из самых «драгоценных» в его жизни женщин, с ревельским негоциантом Адольфом Оомом, свершившемся в 1821 году, ввергло бедного поэта в острый приступ безумия, когда он уничтожил многие свои сочинения?[78] Но пока что до этого далеко…
На карандашном портрете Ореста Кипренского 1815 года мы видим Батюшкова его лучших дней – живого, легкого и гармоничного, не подверженного ни приступам черной меланхолии, ни судорожным порывам чувств. Таким хотел быть и сам художник…
Глава 7. В свете. Между прогрессистами и консерваторами
Хочется еще раз привести одну замечательную цитату из письма Александра Иванова, писавшего после смерти Кипренского отцу из Рима в Петербург: «Кипренский не был никогда ничем отличен, ничем никогда жалован от двора, и все это потому только, что он был слишком благороден и горд, чтобы искать этого»[79].
Не уверена, что, если бы ему «пожаловали» орден, он бы его носил. Так Карла Брюллова невозможно было заставить носить царскую награду. Отсутствие «карьерных» соображений делает Кипренского в «иерархической» России человеком внутренне необыкновенно свободным и «странным» для людей света.
В 1814 году по заказу императрицы Марии Федоровны он пишет портреты великих князей – Николая и Михаила. При этом он не обнаруживает ни малейшего подобострастия. Напротив, в портретах какая-то странная, не похожая на него душевная холодность, словно он изображает не живых людей, а кукол, наряженных в щегольские военные мундиры.
