Когда старшина ушел, лейтенант присел рядом с солдатом и принялся помогать ему обуваться.
— Черти сопливые, — ворчал Замятин, навертывая портянку на ногу солдата. — Маменькины сынки. Обуться не могут. Ну, готово. Вставай.
Солдат встал и, тяжело прихрамывая, заковылял по дороге. Через несколько шагов он снова остановился.
— Не могу, товарищ лейтенант. Не могу, — заговорил он горячим шепотом. — Вся нога горит. Вы идите, а я как-нибудь доберусь.
«Чоп-чоп-чоп-чоп», — все глуше шлепали сапоги солдат впереди. Цепочка их уходила дальше и дальше.
— Не могу, — повторил Матвеев.
Лейтенант стоял рядом и к чему-то прислушивался. И вдруг, рванувшись, схватил левой рукой Матвеева за воротник.
— Ты что мне тут городишь, а? Ты соображаешь, что говоришь, сволочь, — разъяренные глаза лейтенанта приблизились к лицу солдата, и тот скорее почувствовал, чем увидел, как рука лейтенанта потянулась к кобуре.
— А ну шагай. Слышишь, шагай… Не то… Да я тебя пристрелю… Слышишь?..
Солдат охнул и засеменил, ковыляя.
— Шагай быстрей! Быстрей, тебе говорят, шагай, — гудел ему в спину лейтенант.
Матвеев, напрягая силы, скользил и падал, снова поднимался, а позади него неслось неумолимое:
— Еще быстрей… Слышишь, еще быстрей…
Вскоре они догнали строй. А когда миновали деревню Скоково, Матвеев так разошелся, что уже не отставал.
И тогда лейтенант опять позвал старшину:
— Роговик! Эй, Роговик. Иди на свое место. Я пойду впереди.
Замятин, придерживая левой рукой полевую сумку, почти бегом обогнул цепочку солдат, потом обернулся, посмотрел на шагающих по дороге изнуренных людей и, примеряя свой шаг к ним, снова пошел впереди, как и подобает командиру на марше.
* * *
Было еще темно, когда они добрались до деревни Лазании. Комендант полка указал им избу, где они могли передохнуть. Замятин назначил часовых, строго прорепетировал пароль, потом снял шинель и, слегка расстегнув воротник гимнастерки, повалился в угол, где ему Роговик постелил немного сена.
Часу в десятом он проснулся и долго лежал, уставившись глазами в потолок. В избе никого не было. Только у печки сидел молоденький белобрысый солдат и чистил винтовку. Части затвора лежали у него на коленях, и он брал их по очереди, тер тщательно какой-то рванью, прищурившись, придирчиво осматривал и снова осторожно клал на колени. Он, казалось, был увлечен своим делом, но иногда лейтенант чувствовал на себе его хмурый сосредоточенный взгляд. Было в этом взгляде что-то затаенное, напоминающее то ли испуг, то ли любопытство.
