Она сделала несколько стремительных шагов и оказалась у двери. Одним движением распахнула ее и вытолкнула меня в коридор.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Я привалился к стене, прикрыл глаза и попытался унять все еще бешено колотящееся сердце. Надо бы с ней помириться. Но потом. Сегодня у меня вряд ли это получится.
— Чижик? — раздался рядом со мной немного усталый голос Рубины. — Ты что здесь? Она тебя выгнала?
— Ага, — я открыл глаза и вздохнул.
— Не бери в голову, милый, — цыганка быстро обняла меня за плечи, обдав волной сладкого аромата ее духов, смешанных с запахом свежего пота. Много плясать, наверное, пришлось сегодня ночью. — Она вспыльчивая, но отходчивая. Ой… У тебя кровь! Что это?
Кровь сочилась сквозь пальцы из моего крепко сжатого кулака. Что–то острое упиралось мне в ладонь. Я разжал пальцы. Медвежий коготь с нацарапанными на одном боку знаками. Когда я успел достать его из кармана?
— Надо перевязать… — засуетилась Рубина, но я ее остановил.
— Не надо, — я благодарно пожал ей руку. — Все нормально.
— Я бы тебя накормила, но за ночь гости съели и выпили вообще все, до самой крошки, — Рубина развела руками. Я был тут всю ночь? Вид у нее был утомленный. Уголки губ опущены, под глазами темные круги.
— Спасибо, милая, — я нашел ее ладонь левой рукой, потому что правая была испачкана кровью, и благодарно сжал горячие пальцы. — Когда–нибудь я обязательно приглашу тебя на ужин в «Метрополь». И мы с тобой там спляшем на столе, чтобы у тамошей чопроной публики пенсне с носов попадали.
— Обещаешь? — устало улыбнулась она.
— Обещаю, — подмигнул я.
Когда идешь по улицам утреннего Петербурга, кажется, что этот город давно заброшен. Ни единой живой души, только ветер таскает по мощеным тротуарам обрывки старых афиш, сорванные с бутылок этикетки и распавшиеся на отдельные листы фривольные журналы. Редкие прохожие медленно волочат ноги, словно на плечах у них лежит весь груз страданий этого мира.
Солнечный свет безжалостно заливает потеки грязи на стенах, уродливые рисунки и кучи брошенного мусора.
Я тоже плелся, еле переставляя ноги. Перешагнул бесчувственное, но явно все еще живое тело. Подобрал подкатившуюся под ноги пустую бутылку и бросил ее в мусорный бак. Который, видимо, расшалившиеся ночные гуляки прикатили откуда–то с Фонтанки. Не зря же у него на боку намалевана буква «Ф» и какие–то цифры.
Я свернул в Вяземскую Лавру, сумрачную, как всегда, не смотря на солнечное утро. Шел вперед, смотрел под ноги. Повторял, как мантру «ни капли братской крови», «сиюминутная жалость», «уговоры влюбленной женщины». Пока это все звучало как случайный набор слов, но Баба Мороча вряд ли сказала бы мне случайные слова. Они обязательно что–то значат, даже если сейчас я этого не понимаю.
