— Нет, нет! Ни в коем случае!
Директор решительно замотал головой и двинулся к учительскому столу. Класс зашумел. Директор поднялся на возвышение, внимательно оглядел класс и, тяжело опустившись на стул, тихо сказал:
— Я запрещаю отмечать какие-либо даты. В нашей стране нет больше империалистов, нет колонизаторов, у нас национальное государство. Ваше дело — хорошо учиться, а не вносить смуту или слушать коммунистических подстрекателей…
Тут его перебил громкий голос:
— Верно! Сейчас у нас нет империалистов и колонизаторов. Так что́ плохого в том, что мы хотим отметить годовщину со дня гибели Ван Она — национального героя, боровшегося против империалистов и колонизаторов?
— Ура! Да здравствует Чан Ван Он!
Мы все оглушительно захлопали, а парень продолжал:
— Именно поэтому мы и просим разрешить отметить эту годовщину. Ведь в противном случае могут подумать, будто в нашей школе мечтают о возвращении колонизаторов и империалистов.
Его поддержали остальные. Директор школы, бормоча что-то под нос, спустился с возвышения и покинул класс. Ученики один за другим выходили к учительскому столу и говорили о Чан Ван Оне. Мы все давали обещание брать с него пример, быть прилежными учениками и патриотами.
Парня, который говорил с директором школы, мы звали Усатый Линь. В прошлом году он учился вместе с Тхань в седьмом классе, Тхань сдала экзамены, а он провалился, однако пошел учиться в восьмой класс.
У него были красивые черты лица и аккуратно подстриженные усики. Он любил рассказывать, как ею отец — известный в городе адвокат — потребовал сбрить усы и за это предложил Линю тысячу пиастров[9]. Но Линь наотрез отказался: «Я не могу отречься от самого себя. Тысячи парней носят то же имя, что и я, но только одного из них называют Усатым Линем. Я не могу сбрить усы, как не могу перестать быть самим собой».
Линь, обычно шумный и веселый, был сегодня какой-то притихший — явно чем-то расстроен. Но когда директор, который часто ругал его за то, что он лодырничает, упомянул о «коммунистических подстрекателях», Линь не выдержал и, хотя он сам не принимал участия в подготовке и на груди у него не было памятного значка, стал выступать горячо и убежденно.
Пока Линь говорил, Тхань не сводила с него глаз. А когда он вернулся на свое место и весь класс зааплодировал ему, Тхань вырвала из тетради листок и быстро написала:
«Линь, подожди меня у ворот. Я хочу тебе что-то сказать. Записку порви. Тх.»
Она свернула записку и незаметно бросила ее Линю. Тот прочитал и кивнул в знак согласия.
