– Да вы хоть знаете, сколько народу мне названивает? – сказала она. – Если бы я всем подряд раздавала почту Братухи Берлина, он бы этот ворох писем никогда не разгрёб!
Отто попытался убедить её, что для нас можно сделать исключение – ведь мы «и сами рэперы», так что все «свои люди». Женщина стояла на своём. Но Отто так занудил её, что в конце концов она сдалась. Мне показалось, что она просто уже не знала, как от него избавиться. Дальше всё прошло как по маслу: Махмуд пригласил нас в гости в субботу вечером. В семь часов.
До Нойкёльнской ратуши мы и вправду добрались за полчаса. Отто всю дорогу был необычайно молчалив. С другой стороны, давка была такая, что поговорить бы мы всё равно толком не смогли. Но едва мы выбрались на свет божий, как Отто стал совсем прежним.
– Вау, – протянул он. – С ума сойти!
На площади перед ратушей яблоку некуда было упасть. Повсюду стояли стайки девушек, некоторые в разноцветных платках, и кучки молодых людей с чёрными прилизанными волосами. Шли семьи, толкая сквозь толпу детские коляски, на лавочках точили лясы старики. Оглушительно сигналя, проехал по улице мерседес в розовых лентах – впрочем, стёкла у него были настолько затонированы, что невесту не разглядишь. Пытаясь понять, куда нам идти, Отто открыл карту на айфоне.
– На углу направо, потом налево, на Зонненаллее, а потом опять направо, – наконец озвучил он.
На Зонненаллее в кафе гоняли чаи целые семьи, за каждой второй витриной парикмахеры брили мужчин. То тут, то там нам встречались знакомые бороды, а один раз откуда-то донёсся испанский. И веганские кафе здесь тоже были, хоть и поменьше, чем у нас. По пути нам попалась булочная, в витрине которой красовались всякие липкие сласти. Поскольку у нас в запасе оставалось ещё немного времени, мы купили коробочку лакомств и на ходу их умяли. Те оказались сахаристыми, хрустящими, жирными, очень, очень вкусными и наверняка страшно вредными.
Наконец мы свернули на улицу, на которой жил Махмуд. Мы прошли всего несколько шагов, когда увидели, что навстречу нам движется компания парней. Они были постарше нас, лет двенадцати-тринадцати, да к тому же всемером. Ни мы, ни они и не подумали посторониться. И мы сошлись посреди тротуара. По дурацкому стечению обстоятельств, на этой улице было совсем мало прохожих. Точнее, никого, кроме нас. Мне сделалось как-то не по себе. Отто, подозреваю, тоже. Он поправил свои треснутые очки и сказал:
– Привет!
