Высадились мы на остров, связали боцмана, сели под дерево и рассуждаем: что же дальше делать? Забросает же камнями, ватрушка!
Сидим эдак, вдруг слышим, Кацман кричит:
— Почки!
Лоцман кричит:
— Почки!
И пузырьки какие-то лопаются!
Батюшки-барашки! На ветвях-то сухого дерева появились настоящие растительные почки! И лопаются, а из них листочки выскакивают. Растительные!
— Боцман! — Суер кричит. — Откуда почки?
— Не знаю, — мычит боцман, мы-то ему в рот кляп засунули, чтоб не плевался. — Не знаю, — мычит.
Вынули мы кляп, а боцман всё равно ничего не знает. Засунули обратно, и капитан спрашивает:
— Живёте на острове, а про почки не знаете. Как же так?
— Они раньше не лопались, — через кляп мычит.
— Развиваются! — закричал Кацман, и мы увидели, что листочки позеленели, а из-под них цветы расцвели.
Бросили мы боцмана, кинулись цветы нюхать. Только нанюхались — цветы все опали.
— Что же теперь делать? — спрашиваем капитана. — Опали наши цветочки!
— Ждать появления плодов, — размыслил Суер.
И плоды не заставили себя ждать. Вначале-то появились такие маленькие, зелёненькие, похожие на собачью мордочку, а потом стали наливаться, наливаться. Лоцман цоп с ветки плодочек — и жрёт!
Капитан хлопнул его по рукам:
— Незрелое!
— Я люблю незрелое! Люблю! — плакал лоцман и жадно, как лягушонок, хватал плодочки.
Связали мы лоцмана и стали ждать, когда плоды созреют. И вот они созрели прямо на глазах.
— Неужели груши? — восхищался Пахомыч.
— Ранет бергамотный?! — мычал через кляп боцман.
Накидали мы целую шлюпку груш, развязали боцмана с лоцманом и отбыли на «Лавра».
Потом-то, уже на борту, мы долго размышляли, с чего это сухая груша столько вдруг всего наплодоносила.
— Она расцвела от наших благородных поступков, — сказал Кацман.
— Каких же это таких?
— Ну вот мы бросили боцмана на острове. Какой это был поступок: благородный или не благородный?
— Благородный, — сказал Пахомыч. — Он нам всего «Лавра Георгиевича» заплевал.
Сэр Суер-Выер засмеялся и выдал старпому особо спелую и гордую грушу.
— Ну нет, — сказал он, — благородный поступок был, когда мы за ним приехали. И груше это явно понравилось.
— Ерунда, кэп, — сказал боцман, вынимая изо рта очередной кляп свой. — Пока я бегал по острову, я ей все корни обтоптал.
Разгорячённый грушами, лоцман запел и заплясал, и боцман, раскидывая кляпы, затопал каблуком. Мы обнялись и долго танцевали у двери мадам Френкель:
Мадам! Спасите наши души
От поедания плодов!
А то мы будем кушать груши
