А вот понимают ли его бриан — я спросить не догадался.
— Голубааая луна, голубаая луна, что-то там ему набииила голубаая лунаааа! — затянул Макс, когда стало ясно, что работа наша потихоньку подходит к концу: зал уже не выглядел дикой свалкой, теперь он смотрелся свалкой, на которой кто-то упорный и трудолюбивый попытался навести порядок, аккуратные кучи сходных предметов, и между ними проходы.
Везиг сказал что-то, они с Ррагатом засмеялись, и я ощутил укол комплекса неполноценности — черт, я теперь буду словно иностранец в компании, ничего не понимаю и не могу сказать?
— Они говорят, что это похоже на наш трюм: столько же порядка, — перевел Макс, и я угрюмо кивнул.
Счастье, что у меня пока есть личный переводчик… а если его не будет?
Я снова попытался включить прибор в голове, когда мы зашагали через город в сторону концлагеря. Вспышка боли оказалась такой же интенсивной, как и в первый раз, вновь меня бросило в несколько реальностей сразу, так что я вытерпел все это лишь несколько секунд.
Дальше я шел, повесив голову и раздраженно сопя.
Для начала надо как-то выкрутиться, чтобы не оставаться без Макса — меня просто расстреляют за неповиновение, скорее всего, и никто не станет разбираться, что у меня в голове. А потом нужно учить хотя бы имперский общий, чтобы общаться со остальными, но где, как, у кого?
Доковыляв до стенки плаца, я уселся или скорее рухнул, прислонился спиной. Отпахали мы сегодня знатно, счастье еще, что мозоли у меня на руках не потрескались и не начали кровоточить, как например у Шнобеля или Юнессы.
— Давай к нам! — позвал Макс от кружка картежников, но я отрицательно помотал головой.
С того момента, когда мне пришлось отрубить переводчик, прошло четыре дня. Выяснилось, что я все же могу его использовать, но краткими отрезками, минут по пятнадцать, не больше, а если затянуть, то явится головная боль, а за ней — расщепление сознания.
Поэтому я большую часть времени держал прибор выключенным, пускал в ход только в крайнем случае, на построениях, например. А со своими общался через Макса, и в этой ситуации было даже хорошо, что многие по-прежнему считали меня предателем и разговаривать не хотели.
Я закрыл глаза и напрягся… надо поговорить с домом, пока еще могу.
— Егор? — голос Юли звучал тихо и слабо.
— Привет, — я прочистил горло: ну я-то должен говорить бодро и весело, чтобы у нее подозрений не возникло.
— Как там твоя командировка? — спросила жена.
