Расслабляю пальцы, выпуская рукоятку.
Тим берет нож, но от меня не отходит. Я так и стою между ним и столешницей. Нервничаю, а как еще объяснить все эти дерганья и лютое желание чем-то себя занять? Хотя бы теми же бутербродами.
Наблюдаю за тем, как лезвие рассекает темную выпечку, и почти не дышу. Слушаю, как у Азарина сердце бьется. Громко. Спокойно. Такие тяжелые, размеренные удары. Мое же скачет, как мячик для пинг-понга.
Почему он молчит? Охладел? А может быть, я не вслух сказала? Что, если только подумала, но не озвучила?
Его отец меня до чертиков перепугал. Папе моему расскажет, тот явно не обрадуется. Стыдно на самом деле. В одном полотенце из душа, сразу ведь на определенные мысли наталкивает. Да, мы уже взрослые, но все же. Некрасиво вышло.
Мы, когда с Тимом расстались, мой отец к ним домой ездил. Не знаю, что там было, Тима тогда в городе уже не было. Но факт, что папа туда не с дружеским визитом нагрянул, налицо. Родители с Азариными, конечно, не поссорились, больше двадцати лет дружбы. Но я в тот момент чувствовала себя яблоком раздора. И теперь выходит, что снова все по кругу…
Облизываю сухие губы. Очень хочется запрокинуть голову и положить ее Тиму на плечо. Но я стою не шевелясь. Он по-прежнему молчит.
Может быть, на стрессе я вообще себе все навоображала? Ну, о том, что действительно предложила Тиму начать все сначала?
Выдыхаю. Получается шумно. Не только тело уже, но и голос предает. Никак не могу громкость настроить.
— Ты серьезно сказала?
Моргаю. Впервые за последние минуты он со мной заговорил, можно сказать. Низко так, с хрипотцой.
— Ты правда хочешь начать все сначала? Со мной?
Он так спрашивает, будто мне не верит. Точнее, будто удивлен тем, что я могу этого искренне захотеть. Я же не раз уже проговаривалась: и о том, что скучала, и о том, что простила бы даже тогда, два года назад. И ночью сегодня, судя по всему, все до капли выболтала.
Киваю. Часто-часто.
Тим откладывает нож в сторону. Его ладони смыкаются на моей талии, а губы касаются шеи. Вздрагиваю. Слишком много эмоций. Тело все еще начеку, плечи напряжены, зато душа моя парит где-то высоко-высоко. Это прикосновение губ выходит неожиданным, но, судя по моему учащенному пульсу, желанным.
Улыбаюсь. Он не видит, конечно, но это и не важно.
— Скажи вслух, — просит все так же приглушенно.
— Хочу. Я хочу начать все сначала. С тобой.
С каждым вылетающим из меня звуком его объятия становятся сильнее. Он так меня к себе прижимает, будто думает, что я исчезну. Как дымка испарюсь.
