Наконец я вернулась к моим славным хозяевам, в их маленькую чистую квартирку.
Надеюсь быть в субботу с вами. Какое благословенное воскресенье проведу я у нашего мирного очага!
* * *
Мой муж имел личных друзей в числе правительственных лиц, с которыми сходился в большинстве политических вопросов. Поэтому положение его было довольно затруднительное, так как он находился в первых рядах отряда, протестовавшего против закона о регламентации разврата. Некоторые из друзей его советовали ему быть осторожным; они находили, что он компрометирует себя как директора колледжа или рискует испортить дальнейшую карьеру своим отношением к закону о регламентации. Он сам прекрасно это понимал. И действительно, последующие годы вполне подтвердили верность его взгляда. Несмотря на это, он всей душой служил нашему делу всем, чем только мог. При этом он ничуть не пренебрегал своими трудными и сложными обязанностями. Хотя его и огорчало несогласие с близкими друзьями и с общественными деятелями, которых он уважал, он все-же не в состоянии был поставить свой личный интерес или политические соображения выше принципа, значение которого стояло так высоко в его глазах…
Иногда борьба принимала острый характер: критики противников, порицания общества и частных лиц, обвинения, клевета и горькие упреки, сыпались на нас, подобно стрелам Апполлиона, падавшим на броню христианина у входа в «Долину тьмы» (voyage du Chrétien, par Bunyan). Нас обвиняли в самых низких побуждениях, видели в нас симпатию не только к жертвам порока, но и к самому пороку. В одном из враждебных лагерей придумали пустить в нас стрелу, которая должна была уязвить нас в самое чувствительное место. Распространили слух, что какие-то неприятности между мной и мужем заставили меня покинуть семейный очаг и пуститься в это приключение, и грубые оскорбления сменялись поочередно лицемерными выражениями сожаления и сочувствия. Нечего говорить, что авторы такой гнусной клеветы принадлежали к числу наихудших развратников, хотя между ними и были представители высшей английской аристократии. Все это только усилило нашу индифферентность к оппозиции, вызванной эгоизмом, пороком или личным интересом, мы еще сильнее почувствовали наше счастье и еще более были признательны за него Господу. Гораздо серьезнее была оппозиция честных противников, людей уважаемых и хорошо воспитанных. Одобрив сначала систему, против которой мы боролись, люди эти стали впоследствии смотреть на нее с недоверием и даже с ужасом…
